Печать Джа. Том первый
Шрифт:
Покойный был известен не только как крупный бизнесмен и меценат, вкладывающий огромные средства в развитие города, но и как человек, замешанный в теневых схемах. Согласно официальным данным, покойному принадлежало до двадцати пяти процентов акций судостроительной компании Баненхайма, а также большое количество складских площадей в припортовой зоне. Если же верить неофициальным источникам - до двух третей всей контрабандной продукции приходилось на структуры, подчинённые старшему Моретти. А это миллионы и миллионы кредитов ежемесячно. Согласитесь,
«И чем это грозит рядовому жителю?» - спросите вы.
«Ростом уличной преступности», - отвечаю наши специалисты. – «Передел сфер влияния в преступном мире еще никогда не проходил мирно. И вряд ли данный случай станет исключением».
Но официальные власти продолжают успокаивать встревоженную общественность, раз за разом утверждая, что криминогенная обстановка в городе находится под их полным контролем».
Я опустил газету и уставился на Гаскинса.
– Смотрю, ты не удивлен новостью, - произнес тот, внимательно наблюдая за моей реакцией.
– С чего бы?
– Леонардо Моретти скончался.
– Разве я вчера об этом не упомянул?
– Ты лишь сказал, что в гостиный двор приходили его люди, - взгляд Гаскинса стал острым, как острие ножа. – Каким образом Сига из Ровенска связан с его смертью?
– Связан? Что за бред? В газете ясно написано: причина смерти была естественной.
– Существует масса «тихих» способов убийства человека. Таких, что даже самый зоркий из анатомов не догадается. К примеру, яд или тонкое лезвие спицы, пропущенное через носовое отверстие.
– Гаскинс, какой к шантру яд? Вы уж определитесь, кто я: обыкновенный вор, мошенник или профессиональный душегуб?
– Теперь и сам не знаю, - признал тот. – Умудриться убить двух налетчиков голышом.
– В этом деле не одежка нужна, а сноровка и быстрота реакции… И к тому же, Гаскинс, как я смог убить старшего из Моретти, будучи заключенным в кутузку?
Мы некоторое время просидели в тишине. Гаскинса одолевали тяжелые раздумья – это легко угадывалось по его нахмуренной физиономии, я же озаботился куда более насущными проблемами. Проглоченные яблоки нагнали зверский аппетит.
– Гаскинс, в сей мрачной обители полагается завтрак?
– Баронесса завтракает, когда встанет.
– А я?
– Без понятия. Комнату тебе выделили, а кормить никто не обещал.
Что за люди, всё у них… не по-людски. Вечно норовят кукиш показать или еще какую подлость умудрить. Неужели так трудно накормить человека? Сиге из Ровенска многого не надо, он согласится и на тарелку пустой каши: без масла, безо всего. Но даже такой малости в доме сестрицы не ожидалось.
Я догрызал последнее яблоко из вазы, когда задумчивый Гаскинс вдруг ожил:
– С сегодняшнего дня планы изменились. Заниматься поисками матросов с «Оливковой ветви» будешь в одиночку.
Вот те раз! Я аж закашлялся от неожиданности, выплюнув попавшее не в то горло семечко.
– А баронесса в курсе?
– Я
– Не боишься угодить в немилость?
– Боюсь, - неожиданно честно признался Гаскинс, - но у нас не остается выбора. Слишком много всего происходит вокруг: арест судна, налет на гостиный двор, братья Моретти, а теперь еще инспектор Колми взялся вынюхивать. Я всерьез опасаюсь за жизнь Энрики, поэтому остаюсь при ней, твоя же задача остается прежней – добыть информацию.
«А как же быть с недоверием?» - очень хотелось спросить, но я не стал. Вместо этого устроил аттракцион неслыханной глупости, выдав по истине ценный совет:
– Вам нужно уехать из города.
– Думаешь я этого не понимаю? Энрика упрямая, не согласится. Да и не сможет она просто взять и бросить…
Кого бросить или чего? Увы, окончание фразы не прозвучало. Гаскинс умолк, превратившись в скорбную скульптуру духа-хранителя, которую обыкновенно ставили в фамильном склепе над гробом покойного. И в без того мрачном особняке стало совсем уж тоскливо.
– Может людей для охраны нанять?
Гаскинс грустно усмехнулся.
– Ты в курсе местных расценок или думаешь, мы здесь в роскоши купаемся? Оглядись вокруг, что ты видишь? Разруху и запустение? Вот то-то и оно, мы даже хороших слуг себе позволить не можем.
Откровение Гаскинса ввело меня в некоторое замешательство. Не то, чтобы не подозревал о финансовых проблемах сестрицы. Просто в благородном обществе считалось за дурной тон признаваться в подобном. Они до последнего строили из себя гордых павлинов, тратя оставшиеся крохи на дорогие подарки и угощения, а когда приходила пора платить по счетам - вешались. Или сначала пускались в бега и только потом вешались, потому как трудно выживать, имея ветер в карманах. Особенно тем, кто ранее о нужде не знал.
За сим наша беседа с Гаскинсом подошла к концу. Вояка остался сидеть в кресле, а я, накинув на плечи пыльный сюртук, вышел на улицу. Одними разговорами сыт не будешь, поэтому и отправился на поиски ближайшей забегаловки.
Дошел аж до самого плаката «Добро пожаловать…», но так ни одной «кормёжной» и не обнаружил. По обоим сторонам улицы стройными рядами шли особняки. Разными они были: порою попадались настоящие дворцы с остроконечными башенками и полукруглыми лестницами, поднимающимися к главному входу. С баллюстрадами и фонтанами, да полуголыми великанами, удерживающими скат крыши. А были и такие, как у баронессы, покрытые от старости мхом.
– Уважаемый, не подскажете, где здесь можно перекусить, - обратился я к благообразному господину, неспешно прогуливающемуся вдоль улицы.
Тот недовольно уставился на меня. Осмотрел с головы до ног, но все же ответил:
– В «Восточных холмах» ресторанов нет. Если есть желание перекусить, спустись в средний город.
Спустись… Сказал так, словно предстояло путешествие в клоаку.
Хотел я поблагодарить благообразного горожанина за совет, но увидев удаляющуюся спину, передумал. Непомерная гордыня, густо перемешанная с высокомерием. Хоть в чем-то наши миры схожи.