Печать Кейвана
Шрифт:
Затаив дыхание, я вслушивался в строки, уносящие мои мечты в неведомые просторы воображения. Одновременно стихи рассказывали о сладости вина и непостижимости мира, о мистических переживаниях и бедности странствующих поэтов.
Озарение, словно удар кинжала, пронзило меня: жаркие споры возможны не только при обсуждении тактики предстоящего уничтожения противника и завоевания богатств. И что, оказывается, для мужчины возможен другой путь, не слишком понятный мне в неполные восемь, отличный от войны, но не менее опасный – любовь. Которая, оказывается, тоже убивает.
Как это
Баха дернул меня за рукав, показывая на одного из слушающих, в выгоревшем, когда-то темно-синем халате поверх видавшей виды старой кабы 15 . В его черной бороде вились серебряные нити.
– Мир вам, достопочтенный Лисан ал-Гайб… – начал я.
Бородач повернул ко мне мертвецки пьяные глаза и непонимающе перевел взгляд на Баху.
– Это принц Джахангир, – зашептал тот ему на ухо. – Я рассказывал вам…
15
Каба – традиционная персидская одежда, похожая на кафтан.
– А-а-а… Да… Сын Амира и чужестранки, колдуньи из франков…
Я напрягся:
– Вы встречались с моей матерью?
– О да! – он мечтательно воздел к небесам мутные глаза. – В Ширазе я встретил ее… с улыбкой лукавой, опоила меня красавица… хмельной отравой, – пьяный поэт потерял рифму и продолжил без слов, движением тонких пальцев в воздухе. – Пока она не стала знатной дамой и супругой этого… Сотрясателя и Покорителя, – он махнул рукой и поморщился, подтверждая свое отношение к тленности славы и власти. – Огненнокудрая и тонкостанная Виктория, жестокая красавица, что не носила покрывала!
– Что дочь франков делала в Ширазе?
– Появилась ниоткуда, заблудилась в лабиринте времен… Внезапно, как молния шальная… Коварные локоны ее трепал ветер, ее губы были подобны багряным рубинам… И я был пьян ее глазами… Она искала какого-то огнепоклонника. В те дни в Ширазе все кого-то искали и теряли. Войско Хромого Убийцы приближалось к стенам города…
Баха толкнул его локтем вбок.
– То есть Великого Амира Тимура, да продлит небо его дни!.. Эй, виночерпий! – крикнул он хрипло. – Вручим же свое сердце бытию! Налей мне вина! Но не того, что усугубит похмелье, нет! Налей того, что утолит сердечную тоску!
И не дождавшись, пока наполнится его чаша, свалился головой на стол и захрапел.
А я все еще не мог оправиться от шока. Мать я знал под именем «Зафира», именно оно было выведено изящной каллиграфией над входом в мавзолей, построенный в ее честь среди розовых кустов и кипарисов. «Зафира» значилось и на саркофаге белого мрамора, украшенном лазурно-голубыми изразцами, куда отец приводил меня поклониться ее памяти. Но оказывается, мать носила неслыханное чужестранное имя Виктория, и родом она была из страны франков, расположенной где-то далеко-далеко, около северного края земли!
Мой мир перевернулся.
И еще одна вещь не укрылась от меня. Как засверкали глаза моего друга, как зарделись его щеки, когда в глубине дукана промелькнул
Полночи я ворочался и никак не мог заснуть. Отец рассказал мне, что мать была аватаром Змееногого богодемона. А сегодня я узнал, что к тому же она – ведьма по имени Виктория, загадочным образом попавшая в Шираз из страны франков… Ах, ну конечно! Как же я не догадался сразу! Яснее ясного, она же была ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕЙ! И, конечно, прилетела в Шираз на ковре-самолете!
Мое воображение рисовало мне далекую северную страну на краю света. Местность, откуда моя мать была родом, возможно, так и называлась: У-Кромки-Земли. Дорога, ведущая к самой-самой последней черте тверди, дальше которой – бездна, усеянная звездами, завершалась огромным валуном, преграждающим путь идущим издалека путникам, чтобы те по невнимательности не свалились. Должно быть, там бушевали ледяные ветры, и жители тех странных мест обязаны были привязывать себя веревками к деревьям, иначе ураган унес бы их прочь с поверхности земли. А может, они научились строить воздушные парусники и добрались до самого носа черепахи, которая носит на панцире слонов, держащих Девять Миров?
Вдруг мне пришла в голову такая смелая идея, что я даже вскочил в постели:
– Эй! Змееногий! Я не разбудил тебя? Ты все еще в моей голове?
«Я никогда не сплю. Мое сознание пребывает в устойчивости, оно неподвластно волнениям внешнего мира и не нуждается в отдыхе».
– Ну да… Я вот подумал… А если мне посмотреть внутри твоей памяти и отыскать воспоминания моей матери?
Прозвучало это так, словно я собирался украсть что-то, мне не принадлежащее. Я сконфузился и замолчал.
«Я предупреждал, что скоро тебе захочется рыться в моих вещах!»
– Прости. Нет, ты не подумай, я не из любопытства… Просто… Я же ее никогда не видел. Узнать, какая она была… Только одним глазочком!
«Ладно, парень… Давай…»
Я поудобнее улегся на подушке и закрыл глаза. Подумал про ширазского поэта… Про его выцветший халат, когда-то темно-синий…
…темно-синий, выкрашенный листьями индиго…
Яркое солнце ослепляет. Он ждет, прислонившись к стене на узкой пыльной улочке, ждет, видимо, уже давно… И будет ждать столько, сколько я прикажу, простоит здесь, под моими окнами до самого захода. А потом уйдет топить страдания в вине. Он великий поэт… Сказать ему, что его имя не забудут и через шестьсот лет?
– О, да у тебя новый халат!
– Я купил его с утра на базаре, чтобы предстать перед тобой не как оборванец, а как султан.
– Султан… Не смеши меня! Ты – бродяга!
– Я – вольный поэт. Всю ночь я писал тебе газели, звездоокая Виктория! Уйдем со мной. Я покажу тебе мир, каким ты его не видела.
– Что ты, бродяга, знаешь о мире! Тебе знакомы дороги пространства, мне же подчиняется время… Ты узнал для меня то, о чем я просила?
– Никто не слышал об огнепоклоннике по имени Сушравас. Но на базаре судачат, что Колдун под Маской вернулся.