Печать мастера Том 2
Шрифт:
Потому что она не хотела звать его — Син.
Эло громко сглотнула, рассматривая сад в окне.
Да, она не могла. И не видела в этом смысла. Не могла чужого ребенка назвать сыном. Да и мало ли слов в языке? Сейчас она с полным правом может обращаться к нему — ученик, Косто, и никто не задаст вопросов и не поставит вину. Юный господин. Младший. Почему обязательно называть его — сын? Нейера она тоже зовет — Господин и глава. А мальчишка может обращаться к ней — мастер, наставница или Госпожа — и все довольны.
Но
'Что ты будешь делать, если тебя поймают на слове? Одна из этих змей? Если прямо спросят, твой ли это сын? Подтвердишь? Ты сможешь принести клятву силой, если не считаешь ребенка своим? Сможешь? Дать слово и оно отзовется силой? Нет, Эло!
Ты испортишь всё и рано или поздно ты подставишь Нейера, и клан… и только твоя слабость станет тому причиной'.
«Я могу убрать часть воспоминания, сгладить. Эмоции уйдут, ты станешь переживать меньше», — предложил ей менталист в очередной раз. Как уже не раз за эти зимы с момента гибели Сина.
Но она опять сказала — нет.
Это — ее память. Ее чувства, её опыт. И она никому это не отдаст. И никому не позволит лезть в свою голову.
Эло обернулась. Посмотрела на мальчика, укрытого до пояса покрывалом, чтобы не тревожить спину со свежим рисунком. Вздохнула и пошла в кабинет.
Шкатулку открыть она так и не смогла. Ей казалось, что если она посмотрит на портрет Сина — а он посмотрит на нее, то она потеряет всю решимость, которую обрела. Просто потеряет.
Эло убрала закрытую шкатулку обратно, погладив крышку и пошла перерывать полки, пока на одном из дальних стеллажей не нашла то, что искала.
Открыла сундук, убрала верхнее — ленты, небольшой детский башмачок, и достала свиток пергаментов, стянутый лентой.
Эло сдула с не него пыль, и развернула.
Двадцать листов, написанных ещё убористым почерком Ива, с ее пометками на полях — «Домашняя программа обучения Сина Фу» — программа, которую они составляли вместе, иногда смеясь, иногда ругаясь вечерами, стараясь обеспечить его будущее.
Сделать так, чтобы их ребенок никогда не чувствовал себя отверженным из-за того, что его источник не такой, как у всех. Чтобы не чувствовал себя слабым и непринятым.
Чтобы чувствовал себя свободным и счастливым, не смотря на ограничения. Изменить здоровье — это не было в их власти, но в их власти было научить сына жить с этим так, чтобы использовать слабые стороны и сделать их сильными. Превратить особенности в достоинства.
Она думала — это больше никогда не пригодиться. Она — ошибалась.
Отчасти именно поэтому они отослали Сина на Острова в шесть. Не только, как залог сотрудничества между кланами — нет. Она оторвала его от сердца, потому что верила — убедил Ив — Арры смогут помочь. Смогут помочь Сину также, как до этого «помогли»
Эло решительно захлопнула крышу сундука, прихватила свитки, сунув их во внутренний карман, и отправилась на кухню.
Молоко нагрелось быстро — до золотистой пенки. Эло сняла турку с горячего песка, и долго дула, чтобы остудить. Добавила ложечку меда, размешала, перелила в пиалу и пошла наверх.
…
— Пей, — шепнула она тихо, приподнимая голову мальчика. — По глоточку, тихо…
Ученик смотрел на нее осоловелыми глазами — действие эликсиров отпускало, но ясность ума ещё не вернулось.
— Уже все?
— Да, — шепнула Эло, поднося пиалу ближе. — Уже все, ученик. Сегодня спать — завтра проснешься и посмотришь на результат. Ты видел рисунок, вышло почти так же хорошо. Пей, до дна…
Он кивнул, и начал пить, с трудом сглатывая.
Когда пиала стала пустой до донышка, Эло поправила одеяло и набросила сонные чары — чтобы не перевернулся во сне или не дай Нима, не начал расчесывать спину.
Подошла к окну, поставила пустую пиалу на подоконник и глубоко полной грудью вдохнула остывающий вечерний воздух — ветер гнал холод с пустыни.
Она — справилась. Она — смогла. Она — не слабая. Ив гордился бы ей.
Но чувство несправедливости внутри не проходило. Почему ее ребенок мертв, а этот — чужой, здоровый — продолжает жить, почему, Нима?
Зато теперь она сможет сказать, сможет подтвердить силой — на любой вопрос.
Что этот юный господин тот, в ком течет ее кровь — капля за каплей. Сможет подтвердить силой, что в нем течет такая же кровь, что и в Нейере Фу. Сможет сказать, что она проводила ночи у его постели, когда он болел, и лечила его. Сможет сказать, что не дышала над картой, когда он участвовал в Испытании, сможет сказать, что учит и заботится — и сила вспыхнет в подтверждение ее слов.
Скажет, что сама — своей рукой, наносила родовые татуировки на его спину, когда он пришло время стать взрослым.
И теперь она может сказать, что вскормила его молоком.
Сможет ответить на вопрос, не говоря, что это — ее сын, если хоть одна из этих стерв подловит ее на слове.
Утро
Кухня поместья Фу
Коста обжег пальцы, и незаметно дул, чтобы не заметила наставница Эло. Кофейным напитком, жжеными зернами, и специями пахло на всю кухню.
Едкий дым от горелых молотых зерен долго испарялся с горячего песка на плите.
— Ещё раз, — совершенно невозмутимо скомандовала Наставница, продолжая делать пометки на свитке, на котором сверху ужасающим почерком крупными штрихами было выведено — «расписание занятий».
Его разбудили на рассвете — поводили в купальни, и после намазали спину, разрешив посмотреть, но запретив трогать рисунок — завтра краска закрепится на коже, и можно будет трогать. Но Коста все равно коснулся пальцем перьев.