Пеликан
Шрифт:
Но это не имеет значения, лишь бы дорога оставалась в движении. Андрей стоял на посту, широко расставив ноги, один в своем вагоне, и время от времени делал подбадривающие жесты в сторону толпы людей на тропинке. Большинство не реагировало, а кто-то даже тряс сжатыми кулаками, очевидно разозлившись, что он не взял их с собой. Ему все равно, он выше этого. Кто, убегая, тащит с собой детскую коляску или телевизор? Он спускался в горящий город, а разрывы снарядов слева и справа поднимали столбы пыли, но Андрей оставался совершенно спокойным и хладнокровным, как пилот бомбардировщика в американском
Андрей достал камеру и навел объектив на встречный вагон. Тот был еще далеко, но он заметил, что вагон переполнен: головы, плечи и руки торчали из опущенных окошек, люди стояли на ступенях, висели на ручках, а некоторые даже лежали и сидели на крыше. Вагон напоминал фрукт, захваченный роем насекомых. Андрей хотел сделать фотографии, чтобы задокументировать свой вклад в эвакуацию.
Но получилось иначе. Изогнутая траектория сербского снаряда и траектория прямой спускающегося вагона пересеклись как раз в тот момент, когда он нажал на затвор.
Йосип услышал взрыв и увидел, как вагоны встали, не дойдя до половины пути, а потом стали медленно двигаться в обратном направлении, пока балластная жидкость из пробитого резервуара стекала по шпалам. Даже на таком расстоянии он различал постепенно ослабевающий рев и визг сидящих внутри пассажиров, которые двигались обратно к нижней станции. Вагон Андрея шел ему навстречу, но у руля никого не было. Сквозь зияющие пустотой рамы Йосип видел лишь то, что было позади, — поле и дым.
Йосип побежал по платформе, резко дернул дверь двигающегося вагона и заскочил внутрь, чтобы тот не слишком сильно ударился об отбойники, но опоздал.
Тело Андрея покатилось по доскам пола под переднюю скамейку.
Йосип встал на корточки, схватил его за ноги и заботливо вытащил из-под скамейки.
Плохо дело. Грудина раскурочена, на ее месте — одна большая зияющая рана. Глаза Андрей наполовину открыл, он был в сознании, но Йосип сразу понял, что, в отличие от того случая с автобусом, сейчас помощь бесполезна. Он сел на пол и приподнял голову и плечи раненого.
— Спокойно, — сказал Йосип, — я перенесу тебя через горы в хороший госпиталь.
Почти незаметно вагон снова пришел в движение. Йосип поднял глаза и успел увидеть только исчезающий угол навеса. Конечно, люди вышли из вагона на нижней станции, и их с
Тот открыл губы с причудливым звуком, похожим на громкий поцелуй.
— Как ты? — спросил Йосип, но ответа не расслышал. — Что ты сказал?
— Ничего, — прошептал Андрей.
— Держись, мальчик. Сорняки не гибнут.
Осторожными движениями, будто инвалид, их вагон вошел в разъезд, чтобы уступить место встречному. Сквозь разбитые окна Йосип видел проходящие мимо разбитые окна.
— Они были там? — спросил Андрей.
— Кто?
— Любица и Катарина.
— Надеюсь, я точно не видел.
Андрей скривился, было невозможно понять, то ли ему больно, то ли он улыбается.
— Я… я… старался, — произнес он.
— Знаю. Спокойно, скоро мы будем на месте. Боль?
— Нет, спасибо, ее мне уже… ха-ха… достаточно…
Что это — мужество или отчаяние? По верхушкам деревьев Йосип понял, что они приближаются к нижней станции. Вагон двигался медленно, будто парил. Нужно время, больше времени. Совершенно непонятно, что делать с Андреем, когда они окажутся внизу. Его руки торчали из-под мышек Андрея, по локоть в крови. Он поднял глаза и попытался зафиксировать взгляд хоть на чем-то, но не нашел ничего лучше, чем осколки в полированных рамах. Внезапно у него возникло чувство, будто бы ускользает его собственная жизнь, а не жизнь Андрея.
Они остановились. Другой вагон, наверное, сошел с рельсов или застрял.
Андрей несколько минут не подавал признаков жизни. Йосип осторожно высвободился и встал. Он посмотрел вниз. Выходить здесь неудобно — спуск под ступенькой узкий и крутой.
— Андрей, — деловито сказал он, — мы покидаем поезд. Я тебя вытащу. Как думаешь, справишься?
Андрей вдруг глубоко вздохнул и что-то прошептал; появилось новое вулканическое озеро крови.
— Что? Небо? Нет, до него нам еще далеко. Мы только что вниз спустились. Я открою дверь и вытащу тебя.
Он посадил Андрея на край вагона, а сам встал на щебенку, и порог оказался на уровне его подбородка. Слишком высоко.
— Пойду за помощью, — сказал он. — Постарайся пока не ложиться.
Но Андрей и не пытался. Он сидел, положив большие руки вдоль бедер, болтая огромными стопами, и удивленно смотрел на разоренный дымящийся город. Андрей был таким красным, что походил на клоуна.
Йосип положил руку на ботинок:
— Послушай.
Теперь Андрей смотрел на него нехотя, будто ребенок, которого родители вопросами отрывают от телевизора.
— Я должен тебе кое в чем признаться. Ты меня слышишь, парень?
Андрей чувствовал себя нормально и, несмотря на ту шутку, не ощущал боли, но воспринимал все как-то непривычно: звуки он слышал обрывочно, а то, что видел, выглядело странно, будто был совершенно пьян. Опуская взгляд на широкую струю крови, заливающей брюки, он думал, что, если уж суждено вытечь полностью, хорошо, если это происходит из груди. И он никак не мог понять, что там внизу делает лицо Йосипа Тудмана.
— Я хочу исповедаться, — признался Тудман.