Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность (сборник)
Шрифт:
– Вы помните, мисс Эббот? – взволнованно спросил мистер Макангус.
Все устремили на нее свои взгляды и все, кроме мистера Макангуса, тотчас поняли, что она очень расстроена. Губы у нее дрожали. Мисс Эббот прикрыла лицо ладонью, получилась некая нелепая пародия на задумчивость. А потом покачала головой, и из ее глаз хлынули слезы.
– Что, не помните? – воскликнул мистер Макангус, растерянно моргая и не понимая, что происходит. – Вы все же попытайтесь, мисс Эббот. Такая темноволосая довольно полная дама. Ну, во всяком случае, такое произвела впечатление. Потому как лица не было видно, и затылок находился
Мисс Эббот посмотрела на него и выкрикнула с какой-то яростью:
– Ради бога, прекратите эту болтовню! «Полезные советы!» Да какие «советы» могут помочь в таком аду! – Она оглядела присутствующих, в глазах ее светилось отчаяние. – Для некоторых из нас, – добавила она, – выхода просто нет. Мы рабы самих себя. И от этого не убежать и не скрыться.
– Ерунда! – резко заметил мистер Мэрримен. – Выход всегда есть. Надо только набраться мужества и решимости.
Мисс Эббот всхлипнула.
– Простите, – пробормотала она. – Я просто сама не своя. Наверное, не стоило пить так много шампанского. – И она резко отвернулась.
Отец Джордан поспешил заметить:
– Знаете что, мистер Макангус, боюсь, вы нас не совсем убедили.
– И это последнее алиби, которое можно выбросить за борт, – сказал капитан. – Победа присуждается мистеру Мэрримену.
С этими словами он передал ему свои пять шиллингов. Аллейн, Тим Мэйкпис и Обин Дейл последовали его примеру.
Тут все заговорили разом, избегая смотреть на мисс Эббот, – все, за исключением супругов Кадди. Джемайма встала перед ней, заслоняя собой от остальных. Сделала она это столь тактично, что Аллейн лишь утвердился в своем первоначальном мнении – Джемайма очень славная девушка. К ней присоединилась миссис Диллингтон-Блик, за ней автоматически потянулись и некоторые из присутствующих. И вот между мисс Эббот и всем остальным миром образовался надежный барьер, находясь за которым, она громко сморкалась в носовой платок.
И вот она взяла себя в руки, поднялась, поблагодарила Аллейна за вечеринку и вышла.
Тут же ожили супруги Кадди, возбужденные, переполненные впечатлениями, сгорающие от любопытства, и принялись обсуждать причину такой реакции мисс Эббот. Но никто их не поддержал. Мистер Макангус был растерян до крайности. Тим говорил с Джемаймой, капитан Баннерман и Обин Дейл беседовали о чем-то с миссис Диллингтон-Блик. Мистер Мэрримен бросил один взгляд на Кадди поверх очков, взъерошил волосы и громким голосом выдал очередную сентенцию в адрес Аллейна и отца Джордана:
– Hoc morbido cupiditatis [20] .
Аллейна внезапно посетило ощущение, несколько нехарактерное для офицера полиции, занимающегося расследованием. Он ощутил любовь и теплоту ко всем этим людям. Он уважал их за то, что отказались сплетничать с Кадди
20
Тут явно нездоровое влечение (лат.).
Подошел отец Джордан и сказал:
– Нельзя ли уединиться с вами на минутку? – И отвел его в дальний конец помещения.
– Как-то некрасиво получилось, – заметил священник.
– Мне страшно жаль.
– Но ведь вы не могли предвидеть, что все обернется таким вот образом. Она очень несчастная женщина. По ней сразу видно.
– А всему виной этот чертов духовный или душевный стриптиз под руководством Дейла, – сказал Аллейн. – Лично мне кажется, ее чем-то расстроила именно эта программа.
– Несомненно, – с улыбкой согласился отец Джордан. – И вы дали ей прекрасное определение – именно «духовный стриптиз». Наверное, вы сочтете, что я совсем некстати приплетаю тут мое облачение и род занятий, но я твердо убежден: исповедоваться надо перед профессионалами.
– Но Дейл называет себя профессионалом.
– То, чем он занимается, – строго заметил отец Джордан, – вульгарно, опасно и абсолютно одиозно. Но в целом он, разумеется, неплохой парень. По крайней мере, так мне кажется. Совсем даже неплохой человек.
– Наверное, вы хотели сказать мне что-то еще, да? – спросил Аллейн.
– Хотел, но как-то не решаюсь. Не уверен, стоит ли. Вы будете смеяться надо мной, если я скажу, что в силу своего опыта или же, возможно, благодаря некоему инстинкту я особенно чувствителен к… духовной атмосфере.
– Не совсем понимаю, почему я…
Отец Джордан перебил его:
– Хотел сказать, что чувствую: здесь что-то явно неладно в плане чисто духовном. Я использую именно это слово, потому как являюсь священником. Общаюсь со многими людьми и научился чувствовать это.
– Чувствуете и сейчас?
– Да, и очень отчетливо. За всем этим кроется некое невыразимое несчастье, – ответил отец Джордан. – Вот только никак не могу определить, от кого оно исходит.
– От мисс Эббот?
– Не знаю, не знаю.
– Пусть так, – заметил Аллейн. – Но ведь вы не это собирались сказать.
– Вы тоже очень чувствительны, – отец Джордан не сводил с него пристального взгляда. – Останетесь ненадолго, когда вечеринка закончится?
– Конечно.
И тут отец Джордан произнес так тихо, что Аллейн едва его расслышал:
– Вы ведь Родерик Аллейн, я прав?
В опустевшем салоне пахло окурками и недопитым спиртным. Аллейн отворил дверь на палубу: на небе блистали звезды, среди них покачивалась корабельная мачта, и ночное море билось о борта судна.
– Простите, что задерживаю вас, – произнес за его спиной отец Джордан.
Аллейн затворил дверь, и они уселись.
– Позвольте сразу же заверить, – начал отец Джордан, – что уважаю вашу анонимность… хотя нет, анонимность, наверное, не то слово. Ваше инкогнито, так будет лучше?