Пепел и проклятый звездой король

Бродбент Карисса

Однако Вейл, похоже, не возражал. Я провел семьдесят лет с ним, а я никогда не видел, чтобы он так улыбался.

Я наблюдал за ними, нахмурившись, и нахмурив свои брови.

— Ты пялишься.

Голос Мише чуть не заставил меня подпрыгнуть.

Я взглянул на нее и обомлел.

Она усмехнулась и повернулась ко мне.

— Как тебе? Кейрис позволил мне самой выбрать его.

Она выглядела как настоящий солнечный луч. Золотисто-металлическая ткань облегала ее тело, юбка была многослойной и развевалась больше, чем обычно диктует стиль Дома

Ночи. На ней не было ни вышивки, ни акцентов, но то, чего не хватало в дизайне, она компенсировала ярким цветом, особенно выделявшимся на фоне бронзовой кожи. Платье было без рукавов, с открытым вырезом. На ней были длинные черные перчатки, доходившие до плеч, и я не мог не задержать взгляд на них, зная, почему она их надела.

Даже лицо ее сверкало — золотом на веках и точками на щеках, дополняя веснушки.

Я уверен, что она ожидала какой-нибудь пренебрежительной шутки. Но, может быть, я все-таки старый дурак, потому что не смог заставить себя пошутить. Давно я не видел Мише сияющей. Это было приятно.

И я честно сказал:

— Ты выглядишь потрясающе, Мише.

Она засияла, щеки заблестели.

— Правда, ты так думаешь?

Я тихонько посмеялся.

— Так скромно.

Она пожала плечами.

— Почему я должна быть скромной?

Черт, действительно, почему?

Она оглядела меня с ног до головы.

— Ты выглядишь… э-э… по-королевски.

Ее тон, право же, не указывал на то, что это комплимент.

— Так и было задумано.

— Я думаю, это красиво. Я имею в виду, очень изысканно. Ты выглядишь очень… чисто.

Я очень остро ощущал на себе все взгляды. С Мише было слишком легко быть самим собой. Мои слова могли быть непринужденными, но язык тела должен был оставаться неизменным — я был Королем Ночнорожденных.

И все же при этом мне пришлось сильно сжать челюсти, чтобы проглотить свой смех.

— Чисто, — поперхнулся я.

Мише вскинула руки в жесте: Ну, что, черт возьми, ты хочешь, чтобы я сказала?

— Да.

— Спасибо, Мише. Когда все эти дворяне пускают дым мне в задницу, приятно, что ты можешь вернуть меня на землю.

Она похлопала меня по плечу.

— Не за что.

Затем она проследила за моим взглядом — ее взгляд остановился на Вейле и Лилит, которые сейчас шептались и хихикали друг с другом, словно они были единственными в этом бальном зале.

На губах Мише расплылась мягкая улыбка.

— Они милые, — сказала она.

— Мм. Милые.

Может быть. Я еще не был уверен, что убежден в этом.

Ее глаза сузились.

— Для чего это ворчание?

— Ничего.

Она, конечно, знала. Какое-то время мы оба наблюдали за ними.

— Я думаю, что это правда, — заявила она наконец. — Я думаю, он любит ее.

Я посмотрел на нее. Она ответила мне тем же.

— Что? Ты думаешь, что из-за того, что он совершил несколько плохих поступков двести лет назад, он не способен любить?

Способен любить Обращенную женщину? Способен

полюбить человека? Я чертовски сомневался в этом. Даже если бы доказательства, представленные мне, были, признаться, обескураживающе убедительными.

— Может быть, — сказал я.

— Я должна верить в любовь, Райн. Мир и так печален.

Мой взгляд скользнул на другую сторону бального зала, к единственной картине, оставшейся со времен правления Винсента. Одинокий ришанец, падающий навзничь, тянущийся к тому, что никогда не сможет вернуть.

Я издал нечленораздельный звук, затем прочистил горло и выпрямил спину.

— Меня не надо нянчить, — сказал я, указывая на банкетные столы. — Иди и поешь. Если я тебя хорошо знаю, ты мысленно разделывала этот пир с тех пор, как вошла в комнату.

Она хихикнула.

— Может быть, немного.

Она двинулась поцеловать меня в щеку, но я быстро отодвинулся, замаскировав это движение под то, что я снова взял в руки бокал с вином.

Потому что на эту вечеринку только что вошел Саймон Вазарус, и я вдруг стал бесконечно следить за каждым его движением.

И все же, даже если отвлечься, мелькнувшее на лице Мише обидное выражение перевернуло мое нутро.

— Я должен быть осторожен, — пробормотал я, бросив на нее пристальный взгляд. Она проследила за моим взглядом, и ее лицо ожесточилось.

— Это он?

Слова были холодны от ненависти.

Я не ответил. Я напряг все мышцы, чтобы создать аккуратный фасад — фасад, как я смутно осознавал, Некулая. Я не позволял себе смотреть прямо на Саймона. Но я чувствовал на себе его взгляд. Я чувствовал его приближение. Ощущал его близость, как будто меня преследовали.

Я ненавидел, что он заставляет меня чувствовать себя так.

— Иди, — сказал я Мише, более жестко, чем хотел, но мне меньше всего на свете хотелось, чтобы Саймон заметил ее.

Она проскользнула к банкетному столу, а я остался стоять, совершенно бесстрастный, когда ко мне подошли Саймон и его жена Леона. Казалось, в зале стало тихо — все понимали, чему они стали свидетелями. Краем глаза я увидел, как Кейрис очень аккуратно переместился за мою спину. Взгляд Вейла тоже пронзил меня насквозь, как копье.

— Ваше Высочество.

Этот голос и это слово вернули меня на двести лет назад. Как он говорил его Некулаю — всегда с таким сиропно-сладким почтением, всегда в благодарность за какой-то подарок, приглашение или пир. Иногда в благодарность за меня.

Наконец я позволил своему взгляду обратиться к ним.

Саймон был уже стар. В те дни ему было почти столько же лет, сколько Некулаю, и с тех пор прошли века. Но все же он был вампиром, а не человеком, и возраст его проявлялся лишь в нескольких серебристых прожилках в волосах, в далекой, нестареющей холодности глаз. Он пережил тяжелые времена. Может быть, он был худее, чем тогда, но, опять же, никогда его размеры не представляли угрозы.