Пепел. Хроники Риада
Шрифт:
– Воины чужаков всегда были жестоки с женщинами, детьми и стариками, так мне рассказывали, – продолжила Тханана. – Они убивали, сжигали дома и поля, резали стада. И тогда, поднявшись на крыши, наши девушки прыгали в разведённые ими костры. Или не выходили из домов, которые они подожгли.
– Уни, – нахмурилась ХынСаа, вспомнив предание, которое слышала в детстве, – твоя уни говорила, что были девушки, которые принимали в себя кинжал. Это тоже наш обычай?
После её слов и она и мать взглянули на кинжал, висевший над устланным шкурой ложем Нийсхо, почти одновременно. Один из законов племени запрещал обнажать клинок, если нет намерения убить.
– Принимали, – тяжело ответила наконец Тханана. – По давней традиции можно вступить в брак не только с огнем… Это брак со смертью, когда только она может защитить твою честь.
ХынСаа вздохнула в ответ и посмотрела на огонь в очаге. Она правильно поняла слова Дотта: он просил её жить, несмотря ни на что. «Но на что мне такая жизнь, Дотт? – грустно подумала девушка. – Как же жить с бременем позора и осуждения, как дышать, лишившись чести?».
Глава 4
Тревожную весть принесли вороны: с криками они прилетели со стороны ущелья и расселись по крышам огромной чёрной стаей, оглушая пронзительным шумом и внимательно разглядывая дома ламарцев. Вышедшая на порог Тханана тяжело промолвила:
– Ждут охоты.
– Охоты? – испуганно переспросила ХынСаа, выйдя следом.
Мать медленно кивнула и плотнее закуталась в шерстяную шаль:
– Они предчувствуют приход охотников.
Девушка оглядела крикливую стаю и резко посмотрела в сторону ущелья. Она не могла слышать и видеть того, что там происходит, но сердце сжалось в предчувствии беды. Из домов начали выходить женщины и дети, и, едва ли слыша их полные тревоги вопросы, ХынСаа прищурилась, вглядевшись в лежавшую между селением и ущельем долину.
– Всадник! – вырвалось у неё.
Ламарцы дружно проследили за её взглядом: к селению действительно приближался мужчина верхом на коне. Гадая, какие новости он несёт, девушка поднесла ладонь к пересохшим губам. Гулом в ушах отдавался каждый стук сердца, отбивавшегося, казалось, оставшиеся секунды времени…
– У него кровь! – ахнул кто-то из мальчишек.
Среди женщин едва заметной волной пробежало сдерживаемое волнение, в котором чувствовался зарождавшийся страх. Не выдержав, дети стайкой устремились в сторону приближавшегося всадника.
У ХынСаа замерло сердце, когда она смогла разглядеть его раны; она не боялась ни вида ни запаха крови, не раз видевшая, как отец или брат резали скотину, но обильно пропитавшая волосы и одежду мужчины багровая жидкость, огромными пятнами покрывавшая шею коня и седло, отозвалась в мыслях девушки печальной догадкой. Она понимала, что жить гонцу осталось недолго.
Никто не бросился к нему с вопросами, не стал дергать стремя, когда он подъехал прямо к дому Нийсхо. Сдержанность, воспитываемая поколениями, не позволила никому опередить Тханану, которая, скрывая боль и грусть, спокойно спросила:
– С какой вестью ты прибыл?
Руки мужчины, державшие поводья, тряслись, скользкие от крови ладони чудом удерживали кожаные шнуры, склонившийся к луке седла стан всадника тяжело поднимался и опускался в такт рваному дыханию. Ни звуком ни жестом не выказал гонец боли и, подняв бледное, как снег, лицо, взглянул на Мать племени с тихим, но отчётливым:
– Уходите в горы… Войско перебито. Никого не осталось…
Горянки и дети резко посмотрели в сторону Тхананы – с испугом, который охватил
– Возьмите немного еды и тёплой одежды, – велела Тханана и посмотрела на дочь. – Выведи Дикого, поедешь на нём. Увезём усопшего в могильник и отправимся в верхнее селение. Гярахи не успеют нас догнать, если выйдем немедленно.
Никто не стал с ней спорить, все дружно поспешили в дома, чтобы так же скоро вернуться. Выведя из стойла коня, ХынСаа оглядела односельчан: молчаливо собравшись, они ждали слов Тхананы. Женщины удерживали испуганных детей, несли небольшие сумы с едой, некоторые были верхом, кто-то вёл жеребят. Изредка сверкали в лучах солнца кинжалы, которыми были вооружены все без исключения – и взрослые и дети. С помощью соседок Тханана устроила гонца в седле так, чтобы он не соскользнул на землю, пока её дочь наскоро смывала пятна крови с шеи коня и седла. Ловким прыжком Мать племени оседлала скакуна гонца, сев впереди него, и обвела взглядом племя.
– Выходим, – кивнула она, поневоле успокаивая своим тоном всех, кто внимал.
Оседлав Дикого вслед за матерью, ХынСаа наклонилась и подхватила на руки одного из мальчиков – Замига, – который подбежал с просьбой позволить ему сесть в седло вместе с ней. Устроив сына соседки впереди себя, девушка схватила поводья и ударила коня пятками в бока. Дикий резво поскакал вслед за женщинами.
День угасал, солнце клонилось к горным вершинам, кутаясь в серые облака. Пахло дождём, но редкие тучи удерживали влагу в себе. Медленно холодел ветер, носившийся по долине, как сорвавшийся с привязи телёнок. Темнели холмы, серебрились скалистые пики гор, пропускавшие снопы падавших между облаками солнечных лучей. Вечер дышал шалфеем, душицей и мокрыми камнями.
Ламарцы вышли из селения тихо и без суеты. Многие были задумчивы, слышались тяжёлые вздохи – единственное, что выдавало боль потерявших кормильцев женщин. На редкие вопросы детей отвечали покачиванием головы, и хорошо чувствовавшие настроение взрослых мальчики и девочки, пусть и не понимая причин, решали спросить позже. Ехавшая в самом хвосте ХынСаа гнала от себя печальные мысли и воспоминания, не желая думать о том, что никогда больше не увидит ни отца, ни БийсХа, ни Дотта. Она намеренно занимала себя размышлениями, сколько дней уйдёт на то, чтобы оживить будто бы застывшие во времени дома верхнего селения, защищенного как пиками окружавших их скалистых вершин, так и непроходимыми для чужаков тропами. Думала о том, как племя будет справляться с горем и нуждой первые дни и луны, как будут растить из сыновей воинов, когда вернутся обратно. Гадала, займут ли их земли чужаки и грядут ли новые битвы. Слишком занятая думами, она не заметила опасности, о которой возвестил удивлённый возглас одной из девочек:
– Там всадники! Всадники!
Со стороны ущелья между высокими пиками действительно приближались мужчины; расстояние не позволяло разглядеть их лиц и фигур. ХынСаа замерла, захваченная лихорадочными предположениями, затем, стегнув коня вожжами, объехала племя и подвела скакуна к матери.
– Уни! Это наши воины? – сорвалось с её губ.
К её ужасу, Тханана покачала головой.
– Чужаки, – горько произнесла она и развернула коня к женщинам и детям. – Это не мужчины нашего племени, – громко, так, чтобы её услышал каждый, начала Мать племени. – Это чужаки. Они знают о верхнем селении, так как едут с его стороны, поэтому укрыться там мы не сможем.