Перебиты, поломаны крылья
Шрифт:
– И ты сам! Давай!
На негнущихся ногах Илья подошел к сортиру, взялся за верхний срез спортивных штанов – осталось только снять их и занять место на толчке. И руками махать не надо – по любому позор на всю тюремную жизнь.
– Ну, чего застыл, как неживой? – поторопил его Сандро. – Давай, быстрей, пока я добрый!
Илья и хотел бы поторопиться, да не мог – ноги как будто вросли в землю.
– Ты что, не понимаешь?
Грузин повел плечом, будто собираясь ударить. Илья зажмурил от страха глаза, но с места не сдвинулся.
– Считаю до двух! Раз…
На счете «два» в голову Илье врезался кулак – тяжелый, как сама тюремная жизнь. Теряя сознание, он почувствовал, как падает на грязный пол, ощутил, как в живот с чудовищной силой врезается нога…
Глава восемнадцатая
Саша Лыпарев беспомощно пожимал плечами. Похоже, он действительно засунул Сандро в двести четвертую камеру без всякой задней мысли.
– Да надо было его разместить, я и разместил. Я ж не знал, что он права качать начнет.
– Он в законе, – неуверенно сказал Андрей.
– Да какой он там в законе. Вор виноградный. Никто его не знает.
– Да, но порядок свой поставил. И человека чуть до смерти не забил.
Сложность ситуации заключалась в том, что вчера вечером Сандро жестоко избил Илью. Тяжелое сотрясение мозга, перелом носовой перегородки, выбиты зубы, грудная клетка в гипсе, мочится кровью. Он сейчас в санчасти, уже оклемался, но состояние – мертвому легче позавидовать, чем ему. И Вадик тоже в санчасти, с переломом руки, но для того больничный режим в радость.
– Мне же отвечать, не тебе.
– И мне тоже.
– Перед родственницей, да?
– Тебе не все равно? – раздраженно махнул рукой Андрей.
И перед Нилой ему отвечать, и Вика будет в претензии. Одно хорошо – повод встретиться с ней будет и поговорить. Тоскливо без нее, заноза в сердце ноет.
– Да ладно тебе, не злись… И вообще, не надо на меня так смотреть. Я ж тебе пошел навстречу с этим гаишником, а мне за него могли голову оторвать – он же мент, по нему особая камера плачет. Переводить его буду…
– С ним-то как? – без особого интереса спросил Андрей.
– Да как, покуражились, под шконку загнали, на том и успокоились. А потом Сандро, будь он неладен…
– Да, накуролесили мы с тобой, Саша.
– Ничего, бывает и хуже.
– Что с этими грузинами решать будешь?
– Да что, пусть в двести четвертой остаются. Тенгиз уже не поднимется, а Сандро пусть кирует. Поговорю с ним, если не успокоится, в карцере сгною. Ты же знаешь, за мной не заржавеет.
За Лыпаревым числилось немало недостатков – как в работе, так и по моральным качествам. Но все же коэффициент его полезного действия был выше нуля, да и надежный он человек. Поэтому Андрей, уходя, дружески похлопал его по плечу. Им сейчас обоим нужна была поддержка. В сущности, ситуация привычная. Хоть в лепешку расшибись, но без чрезвычайных происшествий в тюрьме не обойтись, более того, здесь они, как черствый хлеб на завтрак. Сегодня одно, завтра другое, и хорошо, если без летального исхода или, что еще хуже, бегства из-под стражи…
Только Андрей вошел в свой кабинет, только полез в тумбочку за
– У меня плохая новость, – угрюмо усмехнулся он.
– Я знаю, – недовольно глянула на него Вика. – Теплицын в санчасти.
– Да, и вряд ли он сможет давать показания в ближайшее время.
– Почему так случилось?
– А потому что ты упросила Каракулева избавить Илью от моей опеки, и он это сделал – вывел его из моего ведома вместе со всей камерой. Я потерял над камерой контроль, в итоге Теплицын оказался на больничной койке.
– Я, значит, виновата.
– Вовсе нет. Виноват я, но не совсем… Ты пришла сюда виновных искать?
– Нет, но…
– Ты пришла повидаться со мной? – Андрей подошел к Вике, движением руки показал, что собирается обнять его за талию, но даже не прикоснулся к ней. – Ты соскучилась?
– Мы же договорились – никаких личных отношений…
Она отступила на шаг в сторону, чувствовалось, что далось ей это не очень легко.
– А может, все-таки соскучилась?
Со стороны могло показаться, будто Андрей заигрывает с ней с хитрым умыслом – оконфузить, сбить с толку, угадывалась в его улыбке какая-то хитринка. Но ему в действительности очень хотелось обнять ее, прижать к себе, познать вкус ее губ.
– Мне кажется, я зря пришла.
Вика и сама тянулась к нему, но все же принудила себя выйти из кабинета. А на прощание негромко хлопнула дверью.
Андрей опустился в кресло, облокотился на стол, пальцами сжал виски. Веселое начало дня – Илья и Вадик в больнице, Вика недовольна… Осталось еще Парасюку жалобу накатать…
Он решил, что надо бы встретиться с Парасюком, постращать его немного – для успокоения собственного духа, а затем отправить в спецкамеру для бывших сотрудников. Только он подумал, как в дверь постучались.
Не дожидаясь разрешения, в кабинет вошел майор Конюхин, старший по корпусу, где находилась двести четвертая камера. Для начала он поинтересовался, почему заключенный Парасюк содержится с обычными уголовниками. В ответ он получил неполный, но объемный перечень недостатков по несению службы на вверенном ему объекте, что враз успокоило его и настроило на любезный лад. Заискивающим тоном он сообщил, что Парасюк из кожи вон лезет – просится на прием к капитану Сизову.
– Маленькая вендетта, – пояснил Андрей. – Я из-за него на ремонт машины попал…
Майор Конюхин понимающе улыбнулся. У него у самого был автомобиль, и ему не раз приходилось общаться с гаишниками.
– А если просится, пусть приведут. Только ты ему ничего не обещай. Пусть думает, что жизнь не удалась…
Спустя время в сопровождении конвойного в кабинет вошел Парасюк. Жалкий, ничтожный – совершенно ничего общего с тем самодовольным болваном, который признал пострадавшего Андрея виновным.
– Товарищ капитан, я хочу с вами поговорить, – пряча глаза, затараторил бывший гаишник. – Я полностью осознаю свою вину, признаю ее и прошу прощения…