Перед лицом Родины
Шрифт:
В Сазоне открылись необычайные хозяйственные способности, таланты крупного организатора.
К его наблюдательному, всевидящему глазу все так привыкли, что ни единого мало-мальски заслуживающего внимания вопроса без согласия или совета его не решали.
Ежедневно с утра у правления колхоза толпился народ. Люди эти приходили на прием к председателю колхоза для того, чтобы разрешить какой-нибудь наболевший вопрос, удовлетворить ту или другую насущную нужду.
С видом человека, знающего себе цену, принимал
Приходил домой Сазон обычно уже поздно вечером, утомленный, но радостно взволнованный от сознания того, что он выполняет большую и нужную для страны работу.
В такой поздний час супруга его Анна Сидоровна обычно уже сладко спала. Поужинав, Сазон, чтоб не разбудить жену, тихо раздевался и ложился под ее горячий бок. Тепло, исходящее от спящей жены, его умиляло. Он крепко обнимал ее молодое упругое тело, прижимался.
— Милая моя Сидоровна, — бормотал он блаженно и засыпал.
…Сегодня воскресный день, а поэтому Сазон и Анна позволили себе поспать подольше обычного.
Лежали они на кровати примиренные, ласковые и нежные друг к другу.
На кухне старуха гремела сковородами, готовила завтрак. Проснулись ребята, спавшие на кухне. Начались крики, возня. Старуха шикала на них:
— Тише!.. Тише!.. Разбудите отца с матерью. Нехай еще трошки поспят.
Но Сазон и Анна уже не спали. Они некоторое время лежали молча, прислушиваясь к тому, что делалось на кухне.
— Ну что, Сазонушка, — мягко спросила Анна у мужа, — все у тебя в колхозе в порядке?..
— А что может, Анюта, случиться?.. — усмехнулся Сазон. — Конешное дело, все в порядке. Работы вот только дюже много. Вовек, должно, ее не переделаешь. Дело новое. Ко всему надобно умеючи подойти. Так все бы ничего, да вот только одно у меня зараз беспокойствие есть… И не знаю, что и делать и как быть. Ажно за сердце хватает…
— Что ж это такое?
— Да вот, понимаешь, Анюта, какое дело, — раздумчиво проговорил Сазон. — Дошел до меня слух, что дюже на меня рассерчал Прохор Васильевич Ермаков. Думает, что это я засадил его отца в тюрьму.
— При чем же ты тут. Ведь это дело Концова.
— Так вот поди ж ты, докажи, — сокрушенно проговорил Сазон и, помолчав, продолжал: — Надысь повстречал я Захара Ермакова. Рассказал ему, как все дело было, и просил его написать Прохору Васильевичу об этом.
— Ну, и что же он?
— Обещал.
На кухне заплакал ребенок. Старуха стала утешать его:
— Помолчи, дитятко, помолчи. Я те зараз пампушку с маком дам.
— Ты понимаешь, какое дело-то, Нюра, — повернулся Сазон к жене. Захар просил посоветовать, что ему делать, дескать, вступить в колхоз
— Ну, и что ж ты ему ответил?
— Да что ж я ему скажу. Говорю, дело, мол, твое… Боязно мне его в колхоз принимать, по правде сказать.
— Это почему же? — даже приподнялась от изумления Сидоровна. — Не рыпи. Ты ж помнишь небось как уполномоченный Концов мне правый уклон за старика Ермакова пришивал?
— Ну так что? — насупилась Анна. — Мало ли дураков на свете. А ты испугался.
— Эге, брат ты мой! — причмокнул языком Сазон. — Как приклеют ярлык правого уклониста, так попробуй тогда его отклеить.
— Дурак!
— Чего? — опешил Сазон.
— Дурак, говорю, — строго сказала Сидоровна. — Ежели волка бояться, так и в лес не ходить… Что Захар Ермаков кулак, что ли?
— Знамо, не кулак, но отец…
— Отец тоже не кулак. Он пострадал за свою горячность…
— Во! — поднял палец Сазон. — В том-то и дело, дорогая…
— Примите Захара в колхоз, — посоветовала Анна. — Не обижайте человека… Как члены правления на это посмотрят, а?
— Да вряд ли возражать будут.
— Может быть, поехать бы тебе в райком посоветоваться?
— Не стоит, — махнул, рукой Сазон. — Не люблю с ними о таких делах говорить… Есть там умные люди, а есть такие, что их ничем не пробьешь… Затвердят себе что-нибудь одно, как попугаи, ну и не туды и не сюды…
— А Незовибатько говорил об этом?
— Да сказал на всякий случай.
— Ну, и что он?
— Сказал: делай, как тебе твоя совесть подсказывает…
— Вот умница! — восторженно воскликнула Анна. — Правильно говорит.
— Ну, уж и умница, — недовольно проворчал Сазон. — Чего ж тут умного?..
— А то, — заключила Анна, — что работай больше своей башкой.
Некоторое время супружеская чета снова лежала недвижимо и молча, погруженная каждый в свои размышления. Потом, о чем-то вспомнив, Сазон вдруг обиженно нахмурился.
Сидоровна сразу же заметила это.
— Ты что это надулся как мыльный пузырь? — спросила она.
— Ничего, — буркнул Сазон.
— Ха-ха-ха! — рассмеялась Анна. — Опять заревновал? Вообще-то, он мне по нраву. Человек дюже обходительный, — насмехалась над ревностью мужа Сидоровна.
— Брось мне тут заливать, — как обваренный кипятком вскочил Сазон с кровати. — Ежели замечу, что ты с ним фигли-мигли затеваешь, ноги обоим переломаю.
Давясь от смеха, Анна поднялась с кровати, стала одеваться.
XXXII
Константин чуть было не попал в неприятнейшую историю. На автомашине американского посольства он поехал в городок Серпухов, расположенный в полутора часах езды от Москвы. На окраине городка он разыскал замшелый флигелек старого бухгалтера Чернышева.