Перекрестки
Шрифт:
– Ради бога, что ты делаешь?
– Курю, – ответила Мэрион.
– Только не в моем доме.
– Это не твой дом. Отвыкни уже от этой дурацкой мысли. Дом принадлежит церкви, и я торчу в нем день-деньской. С чего он вдруг твой?
Вопрос поставил его в тупик.
– Дом выделили мне как священнику.
– Скажите пожалуйста. – Она опять рассмеялась. – Ты хочешь со мной поспорить? Не советую.
Он понял, что Мэрион злится, пожалуй, даже чрезмерно, из-за его маленькой лжи. Она зажгла плиту, склонилась над конфоркой, придерживая волосы,
– А ну затуши, – велел он. – Не знаю, что ты себе думаешь, но затуши сигарету.
Глаза Мэрион искрились весельем, она выдохнула в его сторону дым.
– Мэрион! Что с тобой?
– Ничего.
– Если ты злишься, что я не пришел на прием…
– Сказать по правде, я вообще о тебе не вспоминала.
– Я попал в аварию в городе. Кстати, ездил я с миссис Котрелл. Китти не смогла, э-э… Китти не смогла поехать. У нее, э-э…
Он чувствовал, как инерция брака затягивает его в привычную уклончивую модель поведения. Останься Расс с Мэрион, он никогда не изменится.
– Нам с тобой многое предстоит обсудить, – с угрозой произнес он. – Не только Клема. У Перри неприятности, и ты должна об этом знать. А еще я виделся с Эмброузом. Я решил, что…
– Ладно тебе. Да, я курю. Подумаешь.
Расс смотрел на Мэрион с сигаретой и не верил своим глазам. Сорви она с себя одежду и напоказ тряхани грудями, он и то удивился бы меньше. И затягивалась она даже сексуально.
– Хотя интересно, – Мэрион выдохнула дым, – как ты себе это представляешь. Даже если пофантазировать – как ты думаешь, что из этого выйдет?
– Выйдет что из чего?
– У тебя четверо детей, которых нужно содержать. Зарабатываешь ты семь тысяч долларов в год. Или ты рассчитывал сесть ей на шею? Уж извини, что спрашиваю, но, сдается мне, ты малость не додумал.
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь.
Она опять рассмеялась.
– Надеюсь, она хорошо пишет проповеди, – продолжала Мэрион. – Надеюсь, ей понравится готовить тебе еду и стирать твое исподнее. Надеюсь, она готова общаться с твоими детьми, ведь ты слишком занят, ты спасаешь мир. Надеюсь, она не против каждый вечер выслушивать твое нытье. И знаешь еще что? Надеюсь, она с тебя глаз не спустит.
Над Рассом издевались – второй раз за последние два часа. Хотя, строго говоря, с позиции морали он все это заслужил, его вдруг сильнее, чем с Клемом, охватило физическое желание ударить жену. Выбить у нее сигарету, закатить ей оплеуху, стереть улыбку с ее лица – вот до чего разозлил его контраст меж неуважением близких и авансами Фрэнсис.
– Я не знал, – сухо ответил он, – что тебе в тягость помогать мне с проповедями.
– А мне и не в тягость. Помогают по доброй воле.
– Впредь я буду писать их сам.
Мэрион вновь затянулась.
– Как тебе угодно, дорогой.
– Что же до остального, – продолжал Расс, – то это я ответом не удостою. У меня был долгий день, я хочу лечь в постель. И я попросил бы тебя не курить в доме, нам здесь спать.
В ответ она округлила губы,
– Мэрион, черт побери.
– Да, дорогой?
– Не понимаю, что ты пытаешься доказать…
– Не сомневаюсь. У тебя есть хорошие качества, но воображение к ним не относится.
Это неприкрытое оскорбление возмутило Расса. В первые годы брака он не раз чувствовал, что Мэрион злится на какой-то мелкий или значительный проступок, который он совершил или, наоборот, не совершил. Всякий раз он ждал вспышки, какие, он знал, случались у других супружеских пар, и всякий раз ее гнев превращался в мягкий укор, в худшем случае она дулась на него день-другой, но потом успокаивалась, и в конце концов он понял, что они не из тех, кто ссорится. Помнится, он этим даже гордился. Теперь же это казалось ему лишним доказательством того, что жена для него умерла.
– Воображение тут ни при чем, – ответил он. – Если тебя что-то не устраивает, правильнее сказать мне об этом прямо, а не намекать.
– Думай, о чем просишь.
– Ты полагаешь, я этого не выдержу? Нет ничего, что я не сумел бы выдержать.
– Громкие слова.
– Я серьезно. Если тебе есть что сказать, говори.
– Ладно. – Она понесла сигарету к губам, скосила губы на огонек. – Меня раздражает, что ты хочешь ее трахнуть.
У Расса пол ушел из-под ног. Он впервые слышал от Мэрион такое слово.
– Меня это очень раздражает, и если ты думаешь, что я ревную, то это меня раздражает еще больше. Чтобы я? Ревновала к этой? Кем ты меня считаешь? На ком ты, по-твоему, женился? Я видела лик Божий.
Расс вытаращился на нее. Такие же слова однажды сказала прихожанка с шизофренией.
– У тебя есть твоя прогрессивная религия, – продолжала Мэрион, – твой кабинет на втором этаже, твои дамы по вторникам, но ты понятия не имеешь о Боге. Равно как и о настоящей вере. Ты считаешь себя даром Божьим, считаешь, ты заслуживаешь лучшего, чем имеешь, ну да, меня это немного раздражает. Не знаю, заметил ли ты, но у тебя дивные дети, по крайней мере один из них – сущий гений. Откуда, по-твоему, это взялось? Как ты думаешь, от кого они это унаследовали? Или ты полагаешь, что от тебя? Черт!
Она встряхнула рукой, выронила сигарету, которая ее обожгла. Подобрала, бросила в раковину. Расс подумал, что у Мэрион нервный срыв, ему бы встревожиться или проникнуться к ней отвращением, но он не чувствовал ни того, ни другого. Он вспомнил, как прежде, лет в двадцать пять, так давно, что теперь это казалось сном, Мэрион переполняла сила – и он сильно ее хотел. Она по-прежнему его жена. Его законная жена. Ее несдержанность пробудила в нем желание, он подошел к ней сзади, положил руки ей на грудь. Под шерстяным платьем и складками зрелой плоти пряталась эксцентричная девчонка, которая в Аризоне сводила его с ума. Исходящий от нее запах табачного дыма и такой же непривычный запах спиртного раззадорили еще больше. Прикосновение к груди незнакомки его возбуждало.