Перекрестки
Шрифт:
Вечером за ужином (по традиции – спагетти и тефтели) Перри был само обаяние, и с Бекки они общались не так, как прежде. Куда девалась его снисходительность, ее оборонительный тон? Мэрион не глядела на Расса и за весь вечер съела несколько макаронин и ложку салата. А когда она поддела Бекки из-за Таннера Эванса, пришлось Джадсону объяснить Рассу, что у Бекки появился парень, и Расс не знал, что хуже – то, что он слышит об этом последним, или что ему все равно. Он обитал в мире, состоящем из Фрэнсис, Бога, Рика Эмброуза и черного пятна Мэрион. Если с кем из детей он и чувствовал душевное родство, то с Клемом, и сейчас его убивало, что Клем на праздники уехал к подружке,
Расс резко поднялся из-за стола и сообщил, что должен срочно позвонить прихожанке. Он направился прочь из кухни, и за спиной его раздался веселый голос Мэрион:
– Поздравь ее от меня с Рождеством.
Третий этаж пах ее тревогой. На подоконнике в кладовой стояла пепельница, полная окурков, и Расса это даже не смутило. Каким-то образом пепельница подтверждала разрешение, данное ему Мэрион. Пользуясь этим разрешением, он снял трубку в кабинете.
Фрэнсис пропустила мимо ушей его извинение за то, что звонит ей в праздник – он же ее пастор! Расс рассчитывал подождать, чтобы она сама спросила, помирился ли он с Эмброузом и поедет ли в Аризону, но не утерпел и сразу ей все выложил.
– Ура-ура, – откликнулась Фрэнсис. – Так и знала, что я права.
– И насчет Перри ты тоже оказалась права. Он действительно продавал марихуану.
– Ну разумеется, я оказалась права. Разве бывало иначе?
– Я бы хотел с тобой посоветоваться кое о чем. Ты… э-э… одна?
– Почти. Родня приехала на ужин.
– Извини, что побеспокоил.
– Я как раз убирала со стола. Если могу чем-то помочь – говори.
Двумя этажами ниже послышался всплеск семейного хохота, в котором громче всего звучало веселое арпеджио Перри. Быть может, подумал Расс, через год мне уже не придется звонить Фрэнсис, я буду сидеть за рождественским ужином с ней и ее родней.
– Дело вот в чем, – сказал он. – Похоже, Перри взялся за ум. Я бы мог спустить все на тормозах, но, по-моему, необходимо как-то его наказать.
– Ты спрашиваешь не того человека. Ты же помнишь, что лежит у меня в комоде.
– Помню. И это – я имею в виду этот эксперимент, о котором мы говорили, – все усложняет. Не могу же я наказать Перри, а сам… ну, ты понимаешь. Это было бы лицемерием.
– Тогда не делай этой второй вещи. Чего проще.
– Но я хочу. Я хочу сделать это вместе с тобой.
– Ух ты, ну ладно. Мне пора.
– Только ответь по-быстрому, не передумала ли ты.
– Я кладу трубку.
– Фрэнсис…
– Я не отказываюсь. Но мне надо подумать.
– Ты сама это предложила!
– М-мм, не совсем. Попробовать вдвоем – твоя идея.
Он не мог желать намека яснее, что его желания ей известны. Беседа с сексуальным подтекстом во время семейного праздника в доме, который отвела ему церковь, вызвала у него одновременно стыд и восторг.
– Ладно, – сказала Фрэнсис, – счастливого Рождества. Увидимся в воскресенье в церкви.
– Ты не придешь на полуночную службу?
– Нет. Но ваше желание принято к сведению, преподобный Хильдебрандт.
Расс полагал, что их отношения с Фрэнсис, уже полные скрытого смысла и готовые перерасти в упоение, в ближайшие дни выйдут на новый уровень: так ранние христиане верили, что мессия, на их памяти ходивший по земле, вот-вот вернется – что Судный день не за горами. В ожидании ее приговора он отложил очную ставку с сыном, а когда осознал, что ждать, возможно, придется долго, прегрешения
Новый год принес с собой череду похорон – начиная с пожилой миссис Дуайер, скончавшейся от пневмонии; Расс проводил с прихожанами душеспасительные беседы и отправлял богослужения, пока Хефле отдыхали во Флориде. Дополнительные обязанности, порученные ему Дуайтом после ухода из “Перекрестков”, с него никто не снимал, но сейчас, вернувшись в группу, Расс считал себя обязанным присутствовать на воскресных занятиях. Дабы продемонстрировать Эмброузу искренность своего раскаяния и избежать опасностей работы с трудными подростками, он вызвался утрясать организационные вопросы весенней поездки в Аризону: заказывал автобусы, занимался страховыми полисами, добывал необходимые припасы, договаривался с навахо.
Погрязнув в работе, он наблюдал, как Мэрион его обгоняет. Она курила, каждый день изматывала себя ходьбой и худела на глазах. Ужины она по-прежнему готовила и на Расса, но, перебирая перед стиркой грязное белье, его вещи откладывала в сторонку, стирала только свое и детское. И в церковных делах он теперь вынужден был обходиться без ее помощи, тратить время, которого у него не было, на проповеди (без Мэрион они никак не желали складываться), она же ходила в библиотеку, на лекции в Общество этической культуры и в захудалый дощатый театр – пристанище любительской труппы “Актеры Нью-Проспекта”. Ее новообретенная независимость отдавала борьбой за права женщин, и Расс только радовался бы увлечениям жены, если бы хоть сколько-нибудь развивались отношения с Фрэнсис.
Но судный день все не наступал. В первую послерождественскую поездку в бедный район с церковным женским клубом Фрэнсис ни на шаг не отходила от Китти Рейнолдс, ему не удалось перемолвиться с ней словом наедине. Через несколько дней он позвонил ей под предлогом дежурной пастырской заботы, она ответила, что опаздывает на занятия и забежит к нему на неделе. Он тщетно прождал восемь дней. Уязвленный незаслуженной немилостью, Расс, дабы хоть как-то воздействовать на Фрэнсис, додумался позвать в следующую вторничную поездку незамужнюю семинаристку Кэролайн Полли. Кэролайн, наставница в “Перекрестках”, дружила с Эмброузом, и Расс надеялся, что если уговорит ее поехать с ним на машине, демонстративно представит ее Тео Креншо и целый день продержит возле себя, то вызовет ревность Фрэнсис. Но вызвал он лишь признание Кэролайн (в духе неуклюжей откровенности, принятой в “Перекрестках”), что в Миннеаполисе у нее есть парень. Фрэнсис же так сдружилась с Китти Рейнолдс, так задушевно с нею шепталась, что Расс ревниво гадал, не распространяется ли ее жажда новых впечатлений и на лесбийские утехи. На него она ни разу не взглянула. Словно и не было между ними напряжения, словно их общение в сочельник не изобиловало намеками.
В последнем свете дня церковный кружок вернулся в Первую реформатскую, и Расс перехватил Фрэнсис, прежде чем она успела уехать. Он мягко попенял ей за то, что она так и не зашла к нему.
– Надеюсь, у тебя нет причин меня избегать? – спросил он.
Она отодвинулась от него. Вместо очаровательного охотничьего наряда сегодня на ней был пуховик и вязаная шапка с помпоном.
– Вообще-то есть.
– Ты не скажешь какие?
– Это просто ужасно. Ты меня возненавидишь.
Догоравшие на западе январские сумерки напоминали раннюю весну, но в воздухе еще ощущалась горькая сухость и дорожная соль.