Перекрестки

Франзен Джонатан

– Ты не против? – спросила она. – Дружеское объятие.

Ее тепло вошло в его тело, разлилось по чреслам.

– В этот раз гораздо лучше. Наверное, чтобы поймать кайф, обязательно нужно, чтобы кто-то был рядом. Что думаешь?

Он думал, что его голова вот-вот лопнет от страха. Он слышал свой смешок, предваряющий речь. Смешок был омерзительно лживый, вычурный скрип мышц и сухожилий, непроизвольно вызванный малодушным стремлением подладиться, угодить, сойти за подлинного человека. Теперь все слова, когда-либо им сказанные, внушали ему отвращение, казались неискренними, пропитанными своекорыстием, точно все люди слышали, какой он дурак, и презирали его. За всю

его жизнь никто ни разу не высказал ему в глаза, что думает о нем: только Клем был с ним честен. В груди Расса, точно гигантский воздушный пузырь, который не выпустить ни из легких, ни из желудка, теснилось страдание – оттого, что он обидел сына. Расс наклонился вперед, открыл рот, пытаясь изгнать из себя пузырь. Сейчас он походил на прихожан, чьи последние минуты ему доводилось наблюдать: челюсть отвисла, как при агональном дыхании, кожа лица натянулась, точно под ней проступила эмблема смерти. Казалось, следующий миг этой агонии станет для него последним.

Фрэнсис выпустила его, но он не почувствовал облегчения – только стыд. Она ощущала радость, он – ужас. И этот унизительный факт, казалось, неприятно озарил гостиную.

– Свет какой-то странный, – заметила Фрэнсис. – Каждую секунду другой – интересно, он всегда так? Может, травка обостряет зрение?

Ее дружелюбный тон усугубил муку Расса. Небывалое милосердие – ее не отвратило ни уродство его, ни слабость. Он один в целом свете фальшив, он один – человек-призрак.

– Вроде и правда ярче, – неожиданно для себя сказал он, и его поразило, что его рот, произведший эти слова, омерзительно полон слюны.

– Что с тобой? – спросила Фрэнсис. – Я читала, у некоторых трава провоцирует приступы паранойи.

Расс невольно ощутил, что его действительно охватила паранойя. Устыдившись себя, он хрипло солгал:

– Разве что совсем чуть-чуть.

Подойти к ней оказалось выше его сил. Его вновь обуял страх, что дети Фрэнсис застанут их, и еще кухня! Даже с включенной вытяжкой кухня провоняла марихуаной. Надо бежать, пока его не разоблачили. Он мысленно составил фразу “прошу прощения”, пытаясь определить, не выдаст ли она его врожденное уродство. Он не помнил, сказал ли ее, прежде чем вышел из комнаты и схватил висевшее на лестничных перилах пальто.

Он шел обратно в церковь, и ему казалось, будто все его видят, как паука, ползущего по белой стене; Расс силился и никак не мог подобрать выражение лица, в котором не читалось бы смущение. Чудо, что никто на него не глядел. Добравшись до машины, Расс заперся изнутри, улегся на переднее сиденье, спрятавшись от всех. Постепенно он отметил, что паника отступила, но паранойя мучила его с прежней силой. Он вернулся домой, намереваясь укрыться в кабинете и помолиться, но сперва заглянул в кладовку и вытряхнул в ладонь содержимое пепельницы Мэрион. Размазал пепел по лицу, насыпал в рот.

Начался Великий пост – пожалуй, и к лучшему. Стыд и самоуничижение по-прежнему открывали перед ним двери Господней благодати. Былой парадокс – слабость, которую человек переносит с достоинством, укрепляет его в вере – никуда не делся. Смирившись с неудачей, постигшей его с Фрэнсис, Расс попросил Китти Рейнолдс провести следующую встречу кружка без него. Дома уничижился перед Мэрион, сказал, что она прекрасно выглядит, проявил к ней интерес. Она с хладнокровным изумлением ответила: “Я так понимаю, дела с подружкой идут не очень”, – но Расс подставил другую щеку. “Валяй, издевайся, – ответил он. – Я заслужил”. Дни становились длиннее, и когда Расс сидел в сумеречном кабинете, вымучивая мысли, достойные проповеди, из соседней комнаты доносилось покашливание

Мэрион: она нашла применение своим литературным способностям – брала на дом корректуру, а на заработанные деньги покупала себе новую одежду, стриглась у лучшего парикмахера. Теперь она выглядела элегантнее, больше походила на ту пылкую девушку, в которую Расс когда-то влюбился, и он задавался вопросом: быть может, брак их все-таки небезнадежен и они сумеют договориться?

Но спала она по-прежнему на третьем этаже и не стирала его белье, да и Расс, несмотря на обновленный обет Богу, не мог избавиться от мыслей о Фрэнсис. Изживая стыд за свое поведение в гостиной, он снова и снова перебирал в голове случившееся и яснее вспоминал, как вела себя Фрэнсис: попросила его, причем несколько раз, взять ее за руку; обняла его сзади, якобы по-дружески (разве друзья обнимают друг друга сзади, а не спереди?), и вдобавок платье, выбранное ею для встречи, так и просило, чтобы его задрали. Теперь он с ужасом понимал, что она дала ему все шансы, о которых он мечтал. И даже если бы он овладел ею только один раз, если бы оказалось, что для нее он лишь случайная прихоть, которую она под кайфом решила потешить, для него это значило бы очень многое.

Он оплакивал упущенный шанс, но вмешалось божественное провидение. В новом году Расс ходил на все занятия “Перекрестков”, хотя и чувствовал, что Бекки и Перри неловко. Формально он был наставником, но смирился с тем, что уступает Рику Эмброузу, и держался как новичок, который пришел участвовать в упражнениях и исследовать свои чувства, а не помогать молодежи расти во Христе. В последнее воскресенье февраля, после того как Эмброуз заставил толпу в зале собраний расступиться, точно Чермное море, и одной половине велел написать свои имена на бумажках, из которых другая должна была выбрать себе партнера по упражнению, Расс развернул вытащенную бумажку и увидел, кого послал ему Бог. На бумажке было написано “Ларри Котрелл”.

– Правила просты, – сказал группе Эмброуз. – Нужно признаться партнеру в том, что тебя тревожит – в школе, дома, в отношениях. Главное – быть честным, а партнер должен честно подумать, чем он может помочь. Помните, что порой лучшая помощь – просто быть рядом и слушать, не осуждая.

До сих пор Расс избегал Ларри Котрелла (до такой степени, что даже на него не глядел), но Ларри, похоже, не обрадовался и не расстроился, что ему достался именно этот партнер: упражнение как упражнение. Прочие пары рассеялись по церкви, Расс отвел Ларри наверх, к себе в кабинет, и спросил, что же его тревожит.

Ларри потрогал ноздри.

– Вы знаете, – начал он, – что мой папа погиб два года назад. У нас есть его фотография, в летной форме, раньше она висела в верхнем коридоре, а на прошлой неделе пропала. Я спросил у мамы, почему она убрала фотографию, и она сказала… Сказала, что устала на нее смотреть.

Прыщавая полузрелость лица Ларри, материнские черты, грубеющие под влиянием мужских гормонов, заставили Расса изменить мнение: Фрэнсис ничуть не похожа на мальчишку. Ни один мальчишка не сравнится с нею.

– Да еще этот ее мужик, – продолжал Ларри, – нет, я понимаю, ей, наверное, одиноко, но она так волнуется, когда идет к нему на свидание, будто папы и не существовало. А ведь он был одним из самых молодых полковников в истории военной авиации… Он мой отец – и она не хочет видеть даже его фотографию?

Расса встревожила неопределенность фразы “этот ее мужик"': значит ли это, что Фрэнсис с ним встречается, или все уже кончено?

– Значит, – ответил он, – твоя мама встречается или встречалась..