Перекресток Теней
Шрифт:
– Да, испугана, - наконец, выдавила она из себя.
– А я ведь предупреждал.
– Нет-нет, - торопливо сказала девушка.
– Не это...
– А что же тогда тебя так напугало?
– Я кое-что знаю про тамплиеров, - тихо ответила Эстель, не осмеливаясь взглянуть в лицо де Брие.
– И меня напугало, что вы... что вы никогда не сможете... меня полюбить...
***
Большая бледная лысина с пучком волос в том месте, где высокий лоб переходил в темя, слегка лоснилась от пота. Папа Климент нервничал. В его пристальном колющем взгляде из-под густых ломаных бровей, в длинном с горбинкой носе, в губах, изогнутых в раздраженной гримасе, было что-то демоническое.
Он сидел за столом, бесцельно и беспорядочно перекладывая перед собой какие-то документы.
В белой сутане, перетянутой муаровым поясом, и с алой маццеттой, накинутой на плечи, папа выглядел бы вполне мирно и дружелюбно, если бы его волнение не выдавал голос. Когда Климент был чем-то недоволен, его обычно мягкий и вкрадчивый голос, становился резким и каким-то даже лающим.
– После того, что случилось, - сказал он, - у меня больше нет доверия к вам! Вернее сказать, оно катастрофически уменьшилось. Слышите, катастрофически!
Гильом де Бофе развел в стороны свои короткие руки. Он никак не ожидал, что папа всех собак спустит на него. Но спорить с Климентом не стал, полагая, что гнев понтифика вскоре пройдет, сменится привычной сдержанностью, и с папой можно будет обсудить некоторые вопросы в более спокойном тоне.
– Мои люди доложили, что обнаружили в протоколах допросов показания рыцаря Жана де Шалона. Он утверждает, что в ночь перед арестами из Парижа вышли три крытые повозки, груженные сундуками с сокровищами Храма. Повозки сопровождал конвой из сорока двух рыцарей во главе с прецептором Франции Жераром де Вилье.
– Да, ваше высокопреосвященство, - робко согласился епископ Парижа, - возможно, так и было.
– Вы говорите "возможно"? Вы не уверены в этом?
– Осмелюсь сказать, что сейчас нельзя быть уверенным ни в чем.
– Знаете, де Бофе, - раздраженно сказал папа, - меня вовсе не удивляет, что сокровища тамплиеров бесследно исчезли. Жак де Моле, и это очевидно, был весьма неглупым и осторожным человеком. И он окружил себя людьми, способными не только героически сражаться, но и чрезвычайно строго хранить секреты Ордена. И если нам удалось, в конце концов, развалить эту старую крепость, то это вовсе не означает, что мы одержали безоговорочную победу. Где трофеи? Где несметные богатства, о которых мы столько слышали, ради добычи которых затеяли эту кровавую авантюру, но которых нам так и не удалось не только осязать, но и увидеть?
– Это известно одному Богу, - осторожно ответил Гильом де Бофе.
– А должно быть известно мне!
– вспылил папа, ударяя ладонью по столу.
– Вы столько лет занимались следствием, потратили столько средств! Где результат? Где результат, я вас спрашиваю? И почему, в конце концов, самые важные показания, полученные на допросах, теряются в ворохе бесполезных документов и доходят до моего сведения с таким чудовищным опозданием?
Чем больше он кричал, тем больше заводил и накручивал самого себя. Казалось, этому не будет конца.
– Мы безусловно виноваты, ваше высокопреосвященство, - поспешил ответить епископ Парижа.
– Однако осмелюсь предположить, что следователи, которые вели это дело с самого начала, могли не все документы передать нам вовремя. У них ведь тоже свой интерес...
– Вы имеете в виду короля?
Папа задумался. Де Бофе заметил, что он колеблется. Наконец, Климент продолжил более спокойным тоном:
– Филипп расточителен и несдержан. К тому же он глуп и вспыльчив, и вы сами об этом знаете. Не так ли?
– Епископ Парижа, не моргая, смотрел на папу.
– От его неоправданной горячности пострадало уже немало людей. Что нашел он в подземельях Тампля после ареста де Моле и его окружения? Несколько оброненных монет? А ведь по его собственным словам там содержалось по крайней мере несколько десятков сундуков с золотом и драгоценными камнями, старинные изделия и украшения, которым нет цены. Но самое главное, там хранились святые христианские реликвии, в том числе Священный Грааль.
Епископ Парижа угрюмо молчал. Гильом де Бофе хорошо знал, что гнев папы не может продолжаться долго. Пройдет еще минута, другая, и глава Церкви поменяет интонацию разговора. Так случилось и на этот раз.
– Присядьте, де Бофе, - после паузы спокойно предложил папа.
– И слушайте меня очень внимательно.
Епископ устроился на стуле против понтифика, сложил руки в замок и преданно смотрел ему в глаза.
– Мне хорошо известно, - приглушенным голосом произнес Климент, - что в Париже осталось несколько человек, принадлежность которых к Ордену тамплиеров очевидна и не вызывает сомнений, но которую эти люди со всей возможной тщательностью теперь скрывают от посторонних. Вы удивлены, де Бофе? Вы полагали, что все, кто избежал арестов, давно покинули Францию?
– Я удивлен не этим, а вашей осведомленностью, ваше высокопреосвященство!
– Я делюсь с вами, епископ, только потому, что мне в Париже нужен человек, способный не только преданно служить Церкви, но и способный в определенный момент проявить необходимую твердость и сообразительность.
– Благодарю за высокое доверие.
– Де Бофе склонил голову.
– Я весь внимание, ваше высокопреосвященство.
– Слушайте же.
– Папа сделал паузу, будто все еще сомневался, стоит ли доверять епископу свой новый замысел. Затем, взглянув на де Бофе, он продолжил: - Сейчас где-то в городе находится некий Венсан де Брие, бывший рыцарь Ордена Храма, который в свое время являлся помощником прецептора Франции. После того, как его начальник Жерар де Вилье исчез с обозом сокровищ, о чем я говорил в начале разговора, этот де Брие остался в Париже на тайном положении исполнять обязанности прецептора. Я уверен, что он поддерживает связь с теми, кто покинул королевство. Кроме того, два года назад Жак де Моле, понимая, что его участь практически решена, передал свой титул Великого магистра рыцарю Жану-Марку Лармению, который находится на Кипре и посвящает все свои силы сохранению последнего оставшегося там отряда тамплиеров. Я не исключаю того, что между де Брие и Лармением существует тайная связь. Я не исключаю и того, что де Брие может знать, куда подевались сокровища Ордена. Вы понимаете, епископ, к чему я клоню?
– Вы хотите поручить мне разыскать этого де Брие, арестовать его и допросить с пристрастием? Я перепоручу это дело самым надежным и преданным сыщикам!
– Вы разочаровываете меня, де Бофе!
– Папа снова проявил раздражение.
– Нужно быть гибче, епископ, и мыслить тоньше. Арестовывать де Брие было бы опрометчиво и глупо, это не привело бы ни к каким результатам. Наверняка он тверд, как скала, и ни в чем не признается. А вот приставить к нему нашего человека, который бы сумел войти в полное доверие... Это принесет гораздо больше пользы. Мы будем регулярно получать сведения о деятельности остатков Ордена и, возможно, когда-нибудь нащупаем главное...
– Гениально, ваше высокопреосвященство!
– воскликнул епископ Парижа.
– Возможно, результат придется ждать долго, - добавил Климент.
– Рыцари храма всегда были скрытными, в особенности же теперь. И тем не менее... У вас, де Бофе, найдется надежный человек, которому можно было бы доверить это весьма деликатное дело?
– Найдется!
– уверенно ответил епископ Парижа.
2
Порой люди совершают ошибки, наивно полагая, что их можно исправить в будущем. Это не так. Ни одной ошибки исправить нельзя - можно только не совершить новой, но для этого нужны немалые душевные усилия, которые не каждому по плечу. Впрочем, кто и каким образом способен определить, в какой степени тот или иной поступок принадлежит к разряду ошибок? Можно ли считать ошибкой опрометчивый окрик "постой, не уходи!", если он был продиктован мимолетным движением сердца, а не выверенным приказом разума? Можно ли считать ошибкой приверженность многолетним привычкам, если они никому не мешают жить? А навязчивые идеи - кто и когда их рассматривал в лупу? А внезапно вспыхнувшая страсть - окрыляющая и сжигающая одновременно? Можно ли дарящую полёт и отнимающую покой считать ошибкой? Любовь... если это она...