Перекресток Теней

Гельман Юрий

– Конечно, знаю.

– И вы позовете ее? Мне очень нужно с ней встретиться!

– Ты куда-то спешишь?

– Не так чтобы очень, сестра Стефания, но все же...

– А для чего она тебе?

– Это моя тетка, сестра отца. Он умер в прошлом году и просил перед смертью ее разыскать. Она давно в монастырь ушла, я еще маленькой была и ее совсем не помню...

– А что же ты хочешь ей сказать, дитя мое?

– Они с отцом когда-то поссорились, вот он и хотел, чтобы я у нее попросила для него прощения, иначе душа его не успокоится на небесах...

– Да, трогательная история, - сказала сестра Стефания.
–

Только одна загвоздка, дитя мое...

– Какая?

– Врать ты не умеешь, вот какая.

– Почему?

Эстель вздрогнула и съежилась. Впервые в жизни ей было так неловко. Она вдруг подумала, что эта въедливая монахиня может легко разрушить разработанный ее покровителем план. И что тогда? Как объясняться с ним? Как доказать, что она ни на шаг не отступила от его указаний?

– Вы сейчас прогоните меня?
– жалобно спросила Эстель.

– Почему ты так думаешь?

– Ну, я же наврала вам...

– А почему ты это сделала?

– Но что-то ведь нужно было рассказать...

– А что тогда ты скажешь ему?

– Кому?
– встрепенулась девушка, и сердце ее заколотилось.

– Тому, кто тебя послал.

– Я... не знаю...

– Хорошо, а что ты должна была сказать Ребекке Мошен?

Эстель запнулась. Она хорошо понимала, что попала в ловушку. Эта помощница аббатисы оказалась на редкость проницательной. И открыть ей правду означало не только пропасть самой, но и навлечь наказание на ни в чем не повинную монахиню, которая помогла бежать из-под стражи друзьям де Брие.

– Я ничего вам не скажу, хоть пытайте!
– воскликнула Эстель.

– Глупая!
– Сестра Стефания взяла девушку за руку.
– Эти двое парней наверняка рассказали ему, как им удалось отсюда бежать.

– Откуда вы знаете?!

– А ты еще не догадалась?

– Господи!
– воскликнула Эстель.
– Теперь я поняла. Это были вы? Как хорошо, что все так получилось! Я уже думала, что вы не выпустите меня отсюда, позовете кого-нибудь на помощь и возьмете под стражу, чтобы потом передать инквизиторам.

– Ты этого так боишься?

– Больше всего на свете я боюсь... за него...

– Почему?

Эстель помялась.

– А вот этого я вам точно не скажу, - ответила она и покраснела.

Ребекка Мошен выразительно посмотрела на девушку, потом отвернулась. Что-то далекое, почти забытое снова шевельнулось в ее душе.

– Ну, а теперь ты скажешь мне то, что хотела сказать своей придуманной тетушке?

– Да, сеньора. Граф де Брие просил передать, что очень хочет вас видеть...

2

Бог инертен и равнодушен ко всему, что происходит на Земле. Иначе бы он не позволил людям совершать такое количество преступлений и переносить такое количество страданий. У Бога в запасе есть еще мириады солнц и миров, полных совершенства и гармонии, где Творец отдыхает, удовлетворенный своей работой.

А что делать нам - оставленным на произвол судьбы? Что делать тем, кто взывает о помощи небес, с разной степенью убежденности веря в то, что его "услышат"? А тем, кто не верит, но тоже нуждается в поддержке - что делать им?

Абсолютно счастливых людей не бывает. И утверждение о том, что счастливы только те, кто воспринимает жизнь неадекватно, иными словами - сумасшедшие, - тоже спорно. Как спорно само понятие счастья. По большому счету, его вообще нет, оно не существует в природе, оно как элемент бытия, не заложено

в мироздание. А поскольку его нет, стало быть, оно и недостижимо - ни для здравых умом, ни для больных. Вот и всё - так просто.

А страдание... О, этого материала всегда было с избытком - во все времена и у всех народов. Это самый реальный из признаков человеческого существования. Почему же так? Что может означать сия несправедливость? Страдание, воспринимаемое как образ жизни; страдание, положенное в основу воспитания; страдание, возведенное порой в национальную идею. Что еще нужно для того, чтобы показать Богу: мы устали от испытаний, мы искупили вину, мы достойны прощения... Вернись к нам, посмотри, как мы живем, смилуйся...

Но Его здесь нет - ни на Земле, ни поблизости... Город, где не ощущается присутствие Бога, - мертвый город. Земля, над которой Он не простер свою благодать, - пропащая территория. Человек, лишенный божественного дыхания, - сосуд, наполняемый рукой дьявола. Что нужно сделать, чтобы снова привлечь внимание Бога? Кто знает?

***

" Вот! Я был близок, я стоял на самом краю. Еще несколько слов, и я бы узнал тайну Венсана де Брие! Но он снова ускользнул от меня! Я исповедовался в часовне "Спасения Богородицы," я рассказывал отцу Огюсту про свою жизнь и про свои "подвиги," но так и не признался в главном. Теперь это терзает душу рыцаря и мою вместе с ним... И я не знаю, что делать. Впрочем, скоро по тому руслу, о котором я говорил, хлынет стремительный поток. И он смоет всё на своем пути, подхватит, закружит и понесет в неизведанное меня - как сухой опавший лист. Тогда я и узнаю свою участь, тогда и ты узнаешь свою...

А встретиться... Я не знаю, Инна... я пока не знаю... Прости, я не вижу причины, не вижу необходимости... И вовсе не факт, что это как-то облегчит нашу жизнь - твою и мою... разве не так? Если спуститься на землю, если отбросить наше общее - Сон, то как ты себе это представляешь? Кому-то из нас - скорее, мне - пришлось бы придумать причину, чтобы приехать в твой город. И кого бы я при этом обманул: жену, дочь? Или себя?

И потом, знаешь, мне иногда приходит в голову мысль о том, что я просто непорядочно, низко поступил с тобой... позволил раскрыться твоим чувствам... вместо того, чтобы сразу, с самого начала нашей переписки - всё обозначить ясно и твердо. Пресечь всякие поползновения... Прости. Это получается, что я сейчас отталкиваю тебя... прости... прости... прости...

Но я слишком люблю жену и дочь, и я не могу себе позволить даже в мыслях... ты понимаешь? Я не хочу потом просить прощения у Него - я знаю, что это будет уже невозможно, то есть, само прощение будет невозможно, при условии, что Он меня услышит... понимаешь?

Я действительно люблю твои письма, и твои стихи мне бесконечно дороги... ты сама мне бесконечно дорога, потому что нас связывает нечто особенное... это никому не объяснить... Но предать самых дорогих мне людей - этого я не сделаю никогда. Впрочем, никогда не говори "никогда" - так, кажется, назывался один фильм... И я допускаю, мизерной долей своего разума допускаю, что должно случиться нечто сверх-неординарное, как говаривал Ленин - архи-неординарное, чтобы я решился на поступок, противоречащий седьмой заповеди Господней... Впрочем, в ней говорится вовсе не о чувствах, но я давно и твердо понимаю, что не только физиология может называться прелюбодеянием...