Перекресток Теней
Шрифт:
– "Сделай также крышку из чистого золота: длина ее два локтя с половиною, а ширина ее полтора локтя, - мечтательно произнес Северин.
– И сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки; сделай одного херувима с одного края, а другого херувима с другого края; и будут херувимы с распростертыми вверх крыльями, покрывая крыльями своими крышку, а лицами своими друг к другу. И положи крышку на ковчег сверху, в ковчег же положи откровение, которое Я дам тебе; там Я буду открываться тебе и говорить с тобою над крышкою, посреди двух херувимов,
– Ты наизусть знаешь это место из книги Исход?
– Не только это. Не забывай, что я долго учился богословию.
– Я это помню, Северин. Ты мне лучше скажи, где теперь нам следует искать, куда направить стопы свои?
– Мой ответ, Венсан, не удовлетворит тебя: не знаю...
– Не может быть! Не может быть, чтобы мы с тобой не смогли этого сделать! Это наша миссия, это справедливая миссия, и она не может оставаться невыполненной. Во имя светлой памяти Великого магистра, я должен сделать это. Мы должны...
– Я приехал, чтобы помочь тебе в этом.
– Тогда скажи честно, как на исповеди: что ты вывозил из Ренн-ле-Шато в Англию восемь лет назад?
Северин встрепенулся, но быстро взял себя в руки.
– Тебе рассказал об этом Филип де Шамбро, комендант крепости Кампань-сюр-Од?
– Нет. Он не видел, что именно ты взял в пещере.
– Тогда кто?
– Это имеет значение, брат?
– Я понял: это старик Эмильен-левша! Он видел, как мой багаж грузили на корабль...
– Надеюсь, у тебя нет к старику претензий?
– Что ты, Венсан! Пусть живет еще сто лет!
– И все же, ты не дал ответ...
– А ты поверишь в то, что я скажу?
– Поверю, ты никогда не умел лгать, Северин. Всё будет написано на твоем лице.
– Тогда смотри мне в глаза, брат, и слушай: из Ренн-ле-Шато я вывез только небольшую часть драгоценностей и старинных предметов, список которых незадолго до этого мне дал Жак де Моле.
– И что же это было?
– Золотой семисвечник, украшенный драгоценными камнями, золотой стол, пурпурные завесы из Святая святых и две серебряных трубы, которые должны известить о приходе Иисуса Христа.
– И всё?
- Ну, еще несколько золотых и серебряных сосудов и немного другой ценной утвари. Видишь, брат, я ничего не скрываю от тебя.
– И Ковчега среди этих предметов не было?
– Не было!
– Хорошо, а что было дальше?
– В Англии весь свой багаж я передал прецептору Лондона, и что с этими предметами стало потом - мне не известно. Такой был план Жака де Моле, и я его выполнил.
– Хорошо, Северин, предположим, я тебе поверю. Но кто и когда мог вывезти из Франции Ковчег? Может быть, сам Великий магистр? Тогда где следует искать?
– Послушай, Венсан, а почему ты так уверенно говоришь, что Ковчег куда-то вывезен? А если предположить, что он преспокойно хранится в одной из многочисленных пещер, которых, кроме Ренн-ле-Шато, немало на территории Франции?
– Нет, Северин, нет...
– вздохнул Венсан.
– Я чувствую. Чувствую! И
***
В ночном небе, молчаливом в своем бесконечном величии, иссиня черном, походившем на дорогой королевский бархат, вовсю кувыркались светлячки звезд. Будто резвясь, будто соревнуясь друг с другом, они то вспыхивали, то угасали - как человеческие мысли.
Венсан де Брие сидел на веранде второго этажа в плетеном ивовом кресле, погруженный в воспоминания. Уже давно затих вечерний Париж, еще чуть-чуть - и превратится он в глухой, спящий город. Лишь кое-где залает встревоженная собака, да уймется вскоре. Дом погрузится во мрак и покой.
Мысли рыцаря были далеко. Вдруг совершенно неожиданно в памяти его возникли картинки детства в родовом доме, беззаботное время игрищ и мечтаний о подвигах, время становления характера и личности. Беспрекословное подчинение отцу, его строгой и суровой науке, делавшей из юношей мужчин, равноправие с братом-близнецом, с которым до определенной поры у него всё было общее. Потом - неизбежное соперничество, когда почти ежедневно нужно было доказывать своё первенство такому же, как ты сам, отчаянному малому. Потом - любовь, сперва робкая и осторожная, потом до невозможности пламенная, познавшая прикосновения к божественным тайнам и горькое разочарование, но всё равно сметающая на своем пути все преграды и запреты... Нет, не все - кроме долга и чести.
Еще он пытался вспомнить тот момент, когда впервые услышал о реликвиях тамплиеров, когда загорелся идеей вступить в Орден и сполна ощутить его истинный дух, проверить на себе все его давно ставшие легендами испытания. Он пытался выудить из глубокой неподатливой памяти тот день и час, когда впервые узнал о Ковчеге завета, и до нестерпимого душевного трепета захотел когда-нибудь его увидеть, погладить деревянный каркас, заглянуть внутрь... И он не мог вспомнить этот момент, этот день, этого начала - казалось, что мысли о Ковчеге жили в нем всегда.
И еще думалось Венсану де Брие о том, что предыдущий день, принесший столько испытаний как физических, так и душевных, не подарил ощущения радости от находки, даже от малейшего приближения к ней. Он сидел в плетеном кресле, смотрел в сверкающее звездами небо и был твердо уверен, что нелегкий день закончился, канул безвозвратно, что уже ничего не может произойти - ни в этом мире, ни в его душе...
И вдруг его заставил вздрогнуть шорох за спиной.
– Это я, мессир, - сдавленным шепотом предупредил Тибо.
– Мне нужно с вами поговорить...
Венсан де Брие облегченно вздохнул. Ему сейчас меньше всего хотелось с кем-либо разговаривать - с братом, с Эстель и Ребеккой. Тибо же можно было просто отправить строгим голосом - он не обидится, он поймет.
– Поговорить? О чем, мой верный друг?
– Голос де Брие был усталым и негромким.
– Уж не собираешься ли ты сообщить, что надумал покинуть меня и заняться каким-нибудь иным ремеслом?
– Нет, что вы, сеньор! Как я могу такое сказать вам? Просто у меня для вас есть важное сообщение.