Перерождение
Шрифт:
Спящих она не боялась — в отличие от Него, самого лучшего, от мужчины с женой и сыном и от женщины. Она старалась увести спящих от Него, и уводила, снова и снова уводила. Спящие преследовали ее вопросом, волочили его за собой, словно цепь, совсем как призрак Джейкоба Марли, про которого читал Самый лучший. Сперва она думала, что спящие — призраки, но потом поняла, что ошибалась: сущность у них вовсе не призрачная. Какая именно и как назвать спящих, она не знала. Да и как назвать себя — тоже не знала. Однажды ночью она проснулась и увидела спящих. Встреча в амбаре запомнилась, потому что на улице было холодно и дождливо. Лица спящих казались печальнее пустой планеты, по которой она бродила, а беспокойные глаза живыми углями пылали во тьме. В дыхании ночи она чувствовала их дыхание, а в крови пульсировал насущный вопрос.
Она сбежала из того амбара, и с тех пор бежала, бежала, бежала без оглядки.
Времена года сменяли друг друга, уходили и возвращались, уходили и возвращались. Холод сменялся теплом, длинные дни короткими. За спиной она несла рюкзачок с самыми нужными вещами, а еще с теми, что были ей дороги, потому что утешали, успокаивали и помогали хранить воспоминания, не только хорошие, но и плохие. Например, в рюкзачке лежали книжка о Джейкобе Марли и медальон, который она взяла у женщины, когда та умерла в страшных мучениях, как и все люди. Еще кость с целого поля костей и камешек с берега, где она видела корабль. Ела она редко. Периодически попадались испорченные консервы: она открывала банку специальным ножом и морщилась от запаха, похожего на запах в домах, где по одному или целыми штабелями лежали мертвые. Плохой запах означал, что консервы есть нельзя и нужно искать другую банку. Какое-то время она видела огромный серый океан, берег с укатанной волнами галькой и высокие сосны с распростертыми над водой ветками. По ночам она смотрела, как зажигаются звезды, как луна встает, а потом тонет в воде. В любой точке бескрайнего мира светит одна и та же луна. У океана было очень хорошо, именно там она увидела корабль. «Привет! — закричала она, потому что уже много дней никого не встречала и очень обрадовалась. — Привет, корабль!» Корабль не ответил. Вскоре он скрылся за горизонтом, но однажды ночью управляющая приливами луна вернула его обратно, точно сон, который мог сниться только ей, ведь вокруг больше никого не было. За кораблем она бежала сквозь дни и ночи до самого конца — до разрушенного моста цвета крови у скалистого берега. Именно там упокоился огромный корабль, вместе с другими, большими и маленькими. Тогда она уже знала: людей на кораблях нет, а океан не голубой и не серый, а черный и пахнет тухлыми консервами. От океана она убежала без оглядки.
Спящих она чувствовала всех до единого, в любой момент могла протянуть руку, погладить темноту и почувствовать каждого. Она чувствовала их скорбное беспамятство, неутолимую печаль и вечный, не дающий покоя вопрос. Чувства вызывали грусть, дальнюю родственницу любви, которую она чувствовала к Нему. Из страха за нее Он, самый лучший, велел бежать, бежать без оглядки.
Он, самый лучший… Она помнила пожары и опалившую глаза вспышку, помнила Его грусть, заботу и любовь. Но Его голос она больше не слышала, значит, Он, самый лучший, умер. Теперь во мраке раздавались другие голоса; она точно знала, кому они принадлежат.
«Я Бэбкок».
«Я Моррисон».
«Я Чавес».
«Я Баффс — Таррелл — Уинстон — Соса — Эколс — Лэмбрайт — Мартинес — Рейнхарт — Картер».
Она называла их Дюжиной. Дюжина была везде, повсюду, она пронизывала тьму и составляла суть нового мира.
И так из года в год. Она помнила день на поле костей и другой, когда увидела птичку и поняла, что разучилась говорить.
Босая, она брела среди высоких деревьев по траве, залитой солнцем, которое уже не причиняло боль. Вдруг перед глазами затрепетали крылья. Она смотрела, смотрела, смотрела на крошечное создание, смотрела, как теперь казалось, много дней. В сознании всплыло название существа, но, попробовав его
Много ночей спустя одиночество стало невмоготу, и она позвала: «Придите ко мне!»
И они пришли. Первый, второй, третий, за ними еще и еще.
«Придите ко мне!»
Спящие выползали из теней, падали с неба, деревьев, гор и скоро собрались в огромном количестве. Куда бы она ни посмотрела, повсюду видела безутешные лица с горящими глазами. Она гладила их, ласкала и не чувствовала одиночества. «Кроме нас никого не осталось? — спросила она. — Я уже много лет не видела ни мужчин, ни женщин. Из живых здесь только я?» Вместо ответа она услышала все тот же настойчивый вопрос. «Уходите!» — беззвучно велела она, зажмурилась, а когда открыла глаза, вокруг не было никого.
Так она научилась говорить со спящими.
Дни и ночи складывались в утекающие горным ручьем годы, годы — в десятилетия; однажды она попала в заброшенный город и в последних лучах заката увидела всадников. На сильных гнедых конях скакали шестеро мужчин. За спиной у каждого было ружье, совсем как во времена, когда она жила с мужчиной, его женой и сыном, а потом — с женщиной. Она притаилась среди теней и стала ждать ночи. Что делать дальше, она не знала. С наступлением темноты к ней, как обычно, явились спящие и, несмотря на все уговоры, напали на людей. Яростную атаку люди не пережили, и трое умерли сразу.
Она приблизилась к трупам. Всадники и кони лежали вместе; как всегда, спящие выпили их кровь до последней капли. Трое исчезли, но, склонившись над одним из погибших, она поняла, что его душа где-то рядом и из безымянного аморфного мира наблюдает за происходящим. Выражение его лица показалось знакомым. Да, страх, боль и безнадежность она видела в глазах мужчины, его жены и сына, а потом — в глазах женщины. Умершего звали Уиллемом — так подсказала его душа. Выпившие кровь Уиллема раскаивались так глубоко и искренне, что она сказала: «Ничего страшного, идите с миром, но постарайтесь так больше не делать», хотя отлично знала: с соблазном они не справятся. Не справятся из-за Дюжины, отравившей их сознание жуткими мечтами о теплой крови, и вечного вопроса, единственным ответом на который было:
«Я Бэбкок».
«Я Моррисон».
«Я Чавес».
«Я Баффс — Таррелл — Уинстон — Соса — Эколс — Лэмбрайт — Мартинес — Рейнхарт — Картер».
«Я Бэбкок».
«Бэбкок».
«Бэбкок».
Она брела за ними по песку, хотя солнце безжалостно палило глаза, и порой она не могла от него спрятаться. Она завернулась в подобранную где-то холстину, а глаза защищала темными очками. Дни стояли длинные, казалось, солнце насквозь прожигает небо и тянет к земле длинные раскаленные добела руки. Ночью тишину пустыни нарушали лишь ее легкие шаги, удары ее сердца и сны окружающего мира.
В один прекрасный день она снова увидела горы. Она так и не разыскала ни место, откуда прискакали всадники, погибшие на ее глазах в заброшенном городе, ни их уцелевших товарищей. Долину между двумя грядами гор усеивали странные, вращающиеся на ветру деревья. Потом она попала в большой дом с лошадьми, которые тихо и неподвижно стояли посреди зала. «Это те самые лошади?» — подумала она. Лошади, хоть и выглядели точь-в-точь как живые, оказались не настоящими, зато наполнили ее душу миром, покоем и мыслями о Нем, самом лучшем. «Останусь здесь, — решила она, вспоминая Его любовь, заботу и участие. — Хватит убегать, мои странствия закончились».
Но сегодня передышке пришел конец. Сегодня вернулись всадники, и она спасла одного из них. Она доверилась интуиции, заслонила его собой и велела спящим: «Не трогайте его, уходите, уходите!» Какое-то время ее увещевания действовали, но сознанием спящих управляли другие голоса и в первую очередь сильный голод.
В пыльной каморке под каруселью она думала о спасенном всаднике, надеялась, что он не погиб и тишину пустыни снова нарушат крики людей, конский топот и ружейные выстрелы. Шли дни, а всадники не возвращались. Тихое убежище под каруселью постигла та же участь, что и все предыдущие: она покинула его и окунулась в лунную ночь, с которой была неразрывно связана.