Перевод с английского
Шрифт:
Виталий и физкультурница уже решительно ничего не понимают.
– Да, пожертвовать, но ради чего?!
– вне себя кричит Виолетта Львовна.
– Ради беседы же, ради волнующих вас вопросов!
– А мы не поняли, - кратко, чистосердечно, невинно заявляют ребята.
Виолетта Львовна медленно выходит из зала. У нее вздрагивает голова.
23.
И вот 6-й "Б" у себя в классе. У доски стоит хмурый Виталий. Обстановка напряженная.
– Виолетта Львовна хотела пожертвовать
– Не-а, - отвечает Гродненский в полном восторге. Настроение класса сразу улучшилось от известий, что урока не будет.
– А вы нам почитаете?
– кричат из угла.
– А чего мы будем делать?
– А домашнее задание можно решать?
– А Курочкин щипается!
– Закрыть рты!
– Виталий потемнел.
Куда делась вся его игривая легкость, вся его снисходительная терпимость!
– Давайте начистоту. Вот и сейчас зол на вас. Это нехорошо, но факт. И сами вы два дня ходите обозленные. И обижена учительница, из-за которой у меня зависть к вам: мне не посчастливилось у такой учиться. И парта Лени Пушкарева пустует. Где Пушкарев?
– А мы откуда знаем?
На подоконнике Виталий замечает чей-то старенький ученический портфель.
– Это не его портфель?
– А вы откройте!
– советует Коробов.
– Если там письма от американского президента, - значит, его!
Хохот.
– А ну, тихо! Вы правдолюбы, это я уже понял. Вы расквитались с обманщиком. Так? Мартынцева, что это еще за позы?
Галка, прогнув спину, закинула назад голову и держит у носа мокрый носовой платок.
– Нет, ничего, - говорит она спокойно и выпрямляется.
– Все в порядке.
– А ты его не защищай! Это он ее треснул, Пушкарев!
– кричит Коля Козловский.
И весь класс взрывается:
– Сперва все узнайте, а потом заступайтесь!
– Он всех околпачил!
– С ним никто не может дружить!
– Зачем вообще его перевели в нашу школу?
– У него все, не как у людей!
– Прославиться хотел!
– кричит Тамара.
– Неправда!
– вскинулась Галка.
– Он первый предлагал позвать Андрюшку, он себе ничего не присваивал… и не командовал, как некоторые…
– Вот видите, - подойдя к ней и опустив руку на ее плечо, думает вслух Виталий, - можно, значит, и так объяснить: человек хотел дружить с вами, собрать вас за своим столом… От одиночества он пошел на эту хитрость, не от хорошей жизни! И в сущности, он мало что выдумал, там больше правды, в этом письме… Парень кожей чувствовал, что где-то люди в беде, только не знал, какие… И я, шляпа, не оценил сразу, не понял… Их мы не спасли, далеко они. Но давайте хоть со своими товарищами обращаться по-человечески! Об этом и хотела говорить с вами Виолетта Львовна, но вы были "заняты"!
И по глазам Числитель увидел, что эта речь дошла. Если не до всех, то до многих.
– Вот у меня вопрос к Мише Гродненскому.
– Это не я, - хмуро отозвался Гродненский, не поднимая глаз.
– А что Коробов скажет?
– Я не приносил, - с достоинством говорит Андрюша.
– А мне все-таки кажется, что это сделали ты и Гродненский. И не исключено, что Курочкин. Вот, кажется, и все! Поэтому вы трое скажете своим мамам… нет, с мамами я не могу… вы скажете своим отцам, что их вызывают в школу…
– Да, а если он дерется, как ненормальный, - заскулил Гродненский.
– Если он меня убьет?
– Я ему скажу, чтоб он поаккуратней. А если отцы не придут - я звоню им на работу. Ясно?
– Мой не придет, - ломким голосом говорит Андрей.
– Он занят…
– Что, с утра до позднего вечера?
– Да!
Класс затаил дыхание. Смысл столь напряженной тишины неясен одному Виталию.
– Где же он так много трудится?
– Это нельзя при всех говорить!
– крикнул ужасно взволнованный Гродненский.
– Ух ты, как интересно!
– удивляется Виталий.
– А я потихоньку.
– Он вдруг начинает понимать, что это очень важно для ребят.
И он листает классный журнал, водит пальцем по одной из последних страниц. Чутье или догадка, которая сродни вдохновению, владеет им в этот момент.
– Не надо!
– заклинает Андрюша.
– Я вам потом скажу!
– Ну, не надо, так не надо, - вдруг согласился Виталий и закрыл журнал.
– Но у твоего папы вполне приличная работа! Какой смысл ее скрывать? Да и журнал всегда может попасть ребятам в руки - и что тогда?
Тягостная пауза, а потом надсадный Андрюшин голос:
– Да! Там написано: мебельная фабрика номер четыре!
Глаза мальчишек из его компании округлились.
– Ну и что ж такого?
– хрипло убеждает Андрей ошеломленный, настороженный класс.
– Если человек по правде засекреченный, у него, что ли, на лбу написано, какая его работа?!
– А чего ты разорался?
– полушепотом говорит Числитель, прищурив глаза.
– Болтун, братец, - находка для шпиона. Я и сам знаю, что эта фабрика секретная: она ж стулья делает не стандартные… а с двойным дном!
– Он легко поднял за ножку стул и перевернул его; обитое клеенкой сиденье упало.
– Только об этом - ни-ко-му…
И он так значительно предъявил эту дырку в стуле, так загадочно через нее подмигнул, что 6-й "Б" разразился хохотом.
От этого смеха Коробов сник, как простреленный из рогатки воздушный шар: ясное личико его точно запылилось, сузилось и стали маленькими глаза, даже светлые легкие волосы как будто сереют - и он вскакивает из-за своей парты, несчастный и свирепый…
– Не я принес клей!
– хрипло выкрикивает он.
– Это вот кто!
– Жест в сторону Гродненского.
– Курочкин знает! И Тарасюк! И Погодин! Все могут подтвердить! И стих на доске не я писал, а Козлята! А еще в том году Гродненский принес кошку!