Пернатый змей

Лоуренс Дэвид Герберт

Сиприано: Мой господин — господин двух путей.

Обнаженные, раскрашенные стражи Уицилопочтли положили тела троих зарезанных на носилки и отнесли к подножию статуи Кецалькоатля.

Рамон: Итак, вам предстоит долгий путь, мимо солнца к вратам Утренней Звезды. И если солнце разгневано, оно разит стремительней ягуара, и ветры налетают, как орел, и воды небесные обрушиваются в гневе, как серебряные стрелы. Ах, души, заключите сейчас мир с солнцем, и ветрами, и водами и ступайте, собравшись с мужеством и укрывшись дыханием Кецалькоатля, как плащом. Не бойтесь, не сжимайтесь, не теряйте сил; но пройдите до конца самый долгий из всех путей, и пусть вода источника

покроет ваши лица. И по прошествии времени восстанете обновленными.

Обращаясь с этими словами к мертвым, Рамон бросил в огонь щепотку ладана, и поднялось облако голубого дыма. Рамон помахал кадилом над головами мертвых. Потом развернул три голубые пелены и покрыл мертвых. Стражи Кецалькоатля подняли носилки, и зазвучала флейта Кецалькоатля.

— Приветствую тебя, Утренняя Звезда! — крикнул Рамон, повернувшись к свету за статуей Кецалькоатля, и поднял правую руку в молитве. Все мужчины повернулись тоже и в едином порыве вскинули правую руку. И тишина Утренней Звезды повисла в церкви.

Ударил барабан Кецалькоатля: стражи медленно вышли, унося тела, завернутые в голубые пелены.

Зазвучал голос Живого Уицилопочтли:

— Кецалькоатль не может смотреть на лица удавленых серых псов. Утренняя Звезда не взойдет над трупами серых псов. Их поглотит огонь.

Затрещали барабаны Уицилопочтли. Рамон продолжал стоять спиной к людям в церкви, рука воздета к Утренней Звезде. Стражи положили трупы удавленных на носилки, накрыли серыми покрывалами и унесли.

Прозвучала труба Уицилопочтли.

Сиприано: Мертвые отправились в дорогу. Кецалькоатль помогает им на самом долгом из всех путей.

— Но серые псы спят в негашеной извести, в медленном погребальном костре. Все кончено.

Рамон уронил руку и повернулся лицом к людям. Все в церкви тоже опустили руки. Прокатилась и смолкла дробь двух барабанов, приглушенная — Кецалькоатля и резкая — Уицилопочтли. Потом два стража, Кецалькоатля и Уицилопочтли, запели:

Бдительность Уицилопочтли

Красный Уицилопочтли Стоит между днем и ночью. Золотой Уицилопочтли Хранит жизнь от смерти, смерть от жизни. Ни серые псы, ни трусы не пройдут мимо него. Не проползут предатели, Достойные, но солгавшие, не проскользнут Мимо него, из ночи в день. Храбрые засыпают спокойно, Верные встречают рассвет, Мужественные входят В новый день, мимо Уицилопочтли. Красный Уицилопочтли Очищает кровью. Черный Уицилопочтли — Это смерть. Золотой Уицилопочтли — Освободительный огонь. Белый Уицилопочтли — Обмытая кость. Зеленый Уицилопочтли — Трава Малинци.

Перед каждой новой строфой стражи Уицилопочтли хлопали

по левой ладони правой, окровавленной, рукой и одновременно раздавался ужасающий удар барабанов. Когда песня закончилась, грохот барабанов постепенно замер, как отдаленный гром, отзываясь эхом в сердцах заполнивших церковь людей.

Рамон: Почему рука у тебя красна, Уицилопочтли?

Сиприано: На ней кровь убитых, Брат.

Рамон: Всегда ли ей быть красной?

Сиприано: До тех пор, пока Малинци не принесет чашу с водой.

Прозвучали вместе труба и флейта. Стражи Уицилопочтли погасили одну за другой красные свечи, стражи Кецалькоатля задули голубые свечи. Храм погрузился во тьму, только позади статуи Кецалькоатля горел маленький, но яркий огонек да тлели красные угли на алтаре.

Рамон медленно заговорил:

Мертвые в пути, путь лежит через тьму, Где светит лишь Утренняя Звезда. За белизной белизны, За чернотой темноты, За ясным днем, За невыразимо мучительной ночью — Свет, который питают два сосуда, С черным маслом и с белым, Горит у врат. У врат в тайное тайных, Где сливаются Дыхание и Источники, Где мертвые живы, где живые мертвы. Бездну, которую жизнь не в силах измерить, Начало и Конец, о которой мы знаем Лишь то, что она есть, и ее жизнь — это наши жизнь и смерть. Все закрывают ладонью глаза Перед незримым. Все погружаются в молчание Перед безмолвием.

В церкви повисла мертвая тишина, все мужчины стояли, прикрыв ладонью глаза.

Пока не ударил гонг и на алтаре зажгли зеленые свечи Малинци. Вновь зазвучал голос Рамона:

Как зеленые свечи Малинци, Как дерево в новой листве. Кровавый дождь пролился, впитавшись в землю. Мертвые завершили свой путь К звезде. Уицилопочтли укрыл своим черным плащом Уснувших. Когда голубой ветер Кецалькоатля Мягко веет, Когда проливается дождь Малинци И все зеленеет. Считайте красные зерна огня Уицилопочтли, о люди. И развевайте прах. Ибо живые живут, А мертвые умерли. Но пальцы всех соприкасаются В Утренней Звезде.

Глава XXIV

Малинци

Когда женщин не пустили в церковь, Кэт, мрачная и подавленная, отправилась домой. Казнь потрясла ее. Она знала, что Рамон и Сиприано действовали сознательно: они верили в то, что делают, и все заранее продумали. И, как мужчины, они, возможно, были правы.