Пернатый змей
Шрифт:
Сейчас она видела, что то же самое происходит с другим. Эта маленькая черноглазая женщина обладала почти сверхъестественной силой, заставляла Рамона телесно расцветать, сама же она отступала в тень, становилась почти невидимой, кроме огромных черных глаз. Как султан, он был как налитой золотой плод на солнце, необычный и загадочный, пленительный. И тогда какой-то таинственной силой, таившейся в ее смуглом миниатюрном теле, худенькая Тереса держала его крепче всего.
Но именно этого желал Рамон. А Кэт это злило, злило. Этот крупный, гладкий, сияющий мужчина был ей отчасти противен.
Эта скрытая, затаенная власть смуглой женщины! Кэт называла ее властью наложницы в гареме, проститутки. Но так ли это? Да, несомненно, это поведение рабыни. Несомненно, она ничего не хочет от него, кроме секса, как проститутка! Древняя тайна женской власти, состоящей в том, чтобы распалить мужчину.
«Достойно ли это? — спрашивала себя Кэт. — Не деградирует ли тогда женщина? А мужчина, не становится ли он мягким и чувственным, а не то отвратительно деспотичным?»
В конце концов Кэт убедила себя в одном: что ключ к настоящей и грядущей жизни в любовной близости между мужчиной и женщиной. В этом соединении мужчины и женщины — ключ ко всему существующему и возможному в будущем. Из этого соединения произрастает вся новая жизнь. Это основа основ.
И эта близость нуждается в равновесии. Конечно же, равновесие! А разве эта Тереса не кладет всю себя на мужскую чашу весов, так что мужская сторона перевешивает?
Рамона не влекло к Кэт. Он получил, что хотел, — это маленькое смуглое создание, столь рабски покорное ему и столь гордое своей властью над ним. Кэт Рамону была не нужна: разве лишь как друг, умный друг. Как женщина, нет! Его тянуло к этой маленькой гадюке, Тересе.
Другое дело — Сиприано. Маленький генерал, самодовольный маленький солдат, жаждал Кэт, жаждал просто встречаться с ней время от времени. Жениться на ней по-настоящему он не хотел. Только встречи иногда, не больше. Таких встреч он ждал от нее, а потом снова уходил, возвращаясь к своей армии, к своим людям.
Таких отношений хотела и она. Ее жизнь принадлежала ей! Не ее m'etier [142] было зажигать жар в крови мужчины, чтобы он ощущал себя всевластным и неотразимым. Ее жизнь принадлежала только ей!
142
Профессия, дело, занятие (фр.).
Она встала и направилась в спальню, поискать книгу, которую обещала Рамону. Сил больше не было смотреть на Рамона, влюбленного в Тересу. Тупая, бессмысленная улыбка на его лице, возбужденный блеск глаз и мощная барственно-самоуверенная фигура сводили ее с ума. Захотелось убежать подальше.
Таков он, этот народ! Дикари — с этой невозможно текучей плотью дикарей и этим дикарским обыкновением полностью отдаваться ужасному черному наплыву желания. И всплывать исполненными мужского самомнения,
Беда в том, что взгляд властелина мира, который до сей поры она встречала только в глазах голубоглазых мужчин, заставлявших своих женщин чувствовать себя королевами, — даже если в конце концов и начинали ненавидеть их за это, — теперь угасал в голубых глазах и загорался в черных. Глаза Рамона в этот момент горели жестким, чуждым блеском, говорившим о гордости, бесстрашии, властности, которые, она это знала, присущи ему. То же самое она ловила и в быстрых взглядах Сиприано. Белокурые мужчины теряли свое могущество, бесстрашие, превосходство, все это теперь было в глазах смуглокожих, которые пробуждались наконец.
Джоаким, нетерпеливый, умный, яростный, чувствительный гений, чьи голубые глаза могли читать, что у нее на душе: он умер на ее глазах. И даже ее дети не были его детьми.
Если б она зажгла жар в его крови, как Тереса зажигает в крови Рамона, он бы никогда не умер.
Но это невозможно. У каждого бывает светлый день. И у каждой расы.
В дверь робко постучала Тереса.
— Можно войти?
— Входите! — ответила Кэт и поднялась с колен, оставив книги валяться у сундука.
Комната была большая, и двери выходили в патио и залитый солнцем сад, где гладкие стволы манговых деревьев тянулись вверх, как слоновьи хоботы, где зеленела после дождя трава, копошились в пыли куры под драными кронами банановых пальм. В бассейне плескалась красная птичка, трепеща коричневыми крылышками.
Но Тереса не смотрела в сад, она оглядывала комнату. Она почувствовала запах сигарет и увидела множество окурков в агатовой пепельнице возле кровати. Увидела разбросанные книги на полу, рассыпавшиеся украшения, яркие, американские, из штата Нью-Мексико, ковры, персидскую занавеску, висящую за кроватью, красивое разноцветное покрывало на кровати, темные шелковые и светлые бархатные платья, брошенные на сундук, сложенные шали с длинной бахромой, раскиданные туфли: белые, серые, светло-коричневые, темно-коричневые, черные; высокие китайские подсвечники. Комната женщины, живущей своей жизнью, живущей для себя.
Тереса была неприятно поражена, смущена, восхищена.
— Какая прелесть! — сказала она, трогая сверкающее разноцветными красками покрывало.
— Это мне сшила приятельница, в Англии.
Тереса с восхищением смотрела на все, особенно на россыпь украшений на туалетном столике.
— Как вам те красные камешки, нравятся? — спросила Кэт, вновь опускаясь на колени, чтобы собрать книги, и глядя на смуглую шею женщины, застывшей над украшениями. Узкие плечи, нежная темная кожа, непримечательное белое платьице! И копна густых черных волос, подколотых черепаховыми булавками. Простушка и скромница, подумала Кэт про себя.
Но она знала, что Тереса не была ни простушкой, ни скромницей. В этом существе с нежной смуглой кожей и сутуловатой спиной скрывалась неведомая древняя сила, в чьей власти было зажечь мужчину, вознести его и каким-то образом удержать при себе.
На столике для шитья лежал отрез прекрасного индийского муслина, купленный Кэт в Индии и с которым она не знала, что делать. Ткань была персикового цвета, красивого, но не шедшего Кэт. Тереса потрогала пальцами золотистую кромку.
— Это ведь не органди? — спросила она.