Пернатый змей

Лоуренс Дэвид Герберт

Здесь — ни дисциплины, ни порядка ни в чем. Хотя Хуана и ее отпрыски искренне хотели делать все, что требовала от них Кэт, они должны были делать это по-своему. Иногда Кэт приходила в смятение: в механических действиях есть хотя бы предсказуемость. Но, насколько это возможно, она предоставляла им свободу. Пришлось, например, привыкнуть к перемещениям стола: маленького круглого столика, который всегда стоял на веранде. К завтраку его осторожно ставили под plantas, «растениями», поближе к салону, как тут называли гостиную; к обеду, в час дня, он отъезжал в дальний конец веранды; к пятичасовому чаю он мог оказаться на траве, под маленьким деревцем. А там Хуана решала, что нинья должна ужинать — rancheros

из двух яиц — в столовой, сидя одна в углу длинного обеденного стола, рассчитанного на сорок персон.

То же самое с посудой. Кэт так и не поняла, почему после того, как ее несколько дней мыли в большом тазу на кухне, нужно было тащить ее на озеро, сунув вместе со своими немытыми горшками в корзину, которую водружали на плечо Конче. Разве что так было веселей.

Дети! Но с другой стороны, вовсе не дети. Ни следа детской беззаботности. Постоянно груз какой-то мрачной тайны на душе: упорного сопротивления. Они трудятся урывками и могут быть очень усердны; но бывают дни, когда они валяются на земле, словно свиньи. Временами они веселы, сидят вместе на земле, как в «Тысяче и одной ночи», и громко смеются. Потом неожиданно цепенеют в тоске, и все им становится ненавистно, даже собственная веселость. Или же вот деловито работают и вдруг отшвыривают инструмент, словно в негодовании на самих себя.

О нравственности и не думают, постоянно меняют партнеров, мужчины никогда не позволяют себе отдаться чувству по-настоящему. Кого они добивались, им уже не нужен. Теперь женщины гоняются за ними. Юноши и девушки, гуляющие в темноте по дороге к озеру и возбужденно щиплющие друг дружку, потрясали Кэт — они никогда не ходили гулять с представителями своего пола, как это водится у белых. И внезапный возбужденный смех мужчины, такой необычный, полный боли и желания, борьба и бессильная уступка, хрип, будто что-то рвется в его груди, — незабываемые звуки.

Кэт чувствовала, что эта семья становится ей в тягость. В каком-то смысле они были как паразиты — хотели жить за ее счет и изводили ее, пили, так сказать, ее кровь. Хотя, опять же, они были так услужливы, так добры и ласковы, что она думала: какие замечательные люди. А в следующую секунду снова наталкивалась на их бессознательное, мрачное, рептильное равнодушие, равнодушие и отчужденность.

Прислуга была ей ключом к жизни мексиканцев. Мужчины всегда вместе, прямые, красивые, в сомбреро с огромными полями — стоят, сидят на земле или на корточках, по-змеиному бесстрастные. Женщины собираются отдельно, тихие и как бы прячущиеся, укутавшись в темные платки-rebozo. Мужчины и женщины всегда стоят спиной друг к другу, словно не хотят друг друга видеть. Ни кокетства, ни заигрываний. Лишь изредка обмениваются быстрым, темным взглядом, сигналом обоюдоострого желания.

Женщины в массе своей снисходительно холодны и предпочитают быть самостоятельными в этом вопросе: менять мужчин, когда хочется. И мужчин это, похоже, не слишком трогает. Но инициативу проявляют женщины.

Мексиканки, чьи черные длинные черные волосы струятся по полным, красноватым спинам, купаются в конце пляжа обычно в сорочках или коротких юбочках. Мужчины не обращают на них абсолютно никакого внимания. Даже не смотрят в их сторону. Женщины купаются, только и всего. Как если б то всего лишь рыба плескалась. Мужчины просто оставили эту часть озера за женщинами. И женщины сидят своим женским мирком, плещутся в мелкой воде, как куропатки, поливают головы и красноватые руки ковшиком из тыквы.

Спокойные, скромные, но отнюдь не забитые, жены и дочери пеонов. Они ходят одни, пряча лицо в темноту платка. Они спешат сюда, развеваются их широкие хлопчатые юбки, щебеча и быстро перебирая ногами, как птицы. Или подолгу сидят в озере, распустив

волосы, и плещут на себя водой: опять как птицы. Или идут вдоль берега медленно и упорно, на плече красный кувшин с водой, и одна рука согнута над головой, придерживая его за край. Всю воду для дома им приходится носить из озера. Водопровода в Сайюле ног. Или же, особенно по воскресеньям, они сидят на пороге своих домов и вычесывают вшей друг у дружки. Самых восхитительных belles [85] , с пышными волнистыми черными волосами, вычесывают особенно тщательно. Как если б то был знак общего признания их красоты.

85

Красавицы (фр.).

Мужчины — фигуры заметные. Они ищут самоутверждения на улице, где и доминируют. Обычно они собираются праздными группами, спокойно переговариваются или молчат: всегда стоят или сидят особняком, редко прикасаясь друг к другу. Иногда одинокая фигура в серапе часами неподвижно стоит на углу улицы, как какое-то могущественное привидение. А не то лежит на берегу, словно труп, выброшенный волнами. Бесстрастные, неподвижные, они сидят рядком на скамьях plaza и даже словом не перекинутся. Каждый углублен в свое, глаза черные и быстрые, как у змеи, и такие же пустые.

Кэт казалось, что самое значительное в этой стране — прочное единство мужчин. Брак всегда был вещью ненадежной. Хотя мужчины очень ласковы с маленькими детьми и заботятся о них. Но когда дети подрастают, о них забывают.

Но сам по себе секс был чем-то могучим, неоспоримым, с чем не играют, о чем попусту не болтают. Тайной тайн. И тайной, которая выше отдельного человека. Отдельный человек тут вряд ли что-то значил.

Кэт было в диковинку видеть индейские лачуги на берегу озера, эти крохотные убежища из соломы или кукурузных стеблей, полуголых детей, сидящих на земляном полу, вшивых женщин, грязь, тряпье, разбросанные кости, и острая вонь человеческих экскрементов. У этих людей отсутствовало обоняние. А чуть поодаль от дыры дверей молча стоит мужчина, прямая спина, красивое и бесстрастное лицо. Как это возможно, чтобы столь прекрасному видом мужу все было абсолютно безразлично, чтобы он мирился с этой грязью и убожеством?

Но вот он — стоит, ничего вокруг не замечая. Видно, что он полон жизни, страсти. И еще она знает, что он очень сильный. На свете нет мужчин, способных носить на спине такие тяжести и на такие расстояния, какие носят индейцы. Она видела индейца, бежавшего трусцой по улице с пианино на спине, упершись лбом в лямку. Вот так, взвалив пианино на спину и упершись лбом в лямку, бежал и бежал трусцой. Женщины носят тяжести, перекинув лямку через грудь.

Итак, есть сила. И несомненно — горячий характер. Но нет энергии. Во всей Мексике ни малейшего признака энергии. Она, так сказать, выключена.

Даже новому классу фабричных рабочих, хотя он подражает рабочему классу Штатов, недостает настоящей энергии. Существуют клубы рабочих. Рабочие наряжаются и устраивают парады, лучшая девушка соглашается идти впереди. Но отчего-то это выглядит как слабое подражание, чем на деле и является.

Семья увеличилась, чего Кэт не ожидала. Однажды из Окотлана приехала красивая волоокая девушка лет пятнадцати, закутанная в черный хлопчатый платок, кроткая, как Мадонна, и больше похожая на горожанку, чем на крестьянку: Мария дель Кармен. Ее сопровождал Хулио, горделивый и горячий молодой человек двадцати двух лет. Они только что поженились и приехали в Сайюлу навестить Хуану, которой Хулио доводился родственником.