Пернатый змей
Шрифт:
Это был дон Рамон, инстинктивно почувствовавший состояние женщин.
Донья Карлота поспешно промокнула платочком глаза и нос, Кэт трубно высморкалась. В дверях появился дон Рамон.
На нем была ослепительно белая одежда пеонов: белая блуза и широчайшие белые штаны. Только она была не хлопчатой, а льняной, слегка накрахмалена и потому не просто, а ослепительно, почти неестественно белой. Из-под блузы свисали концы шерстяного кушака, тоже белого, с синими и черными полосами и алой каймой. На босых ногах huaraches, сандалии, с верхом из переплетенных синих и черных кожаных полосок и с красными подошвами.
Кэт взглянула на него, залитого солнцем и слепяще белого, так что его черные волосы и смуглое лицо казались дырой в воздухе. Он шагнул вперед, концы его кушака качались у бедер, сандалии тихо шуршали по полу.
— Рад видеть вас, — сказал он, здороваясь с Кэт за руку. — Как добрались?
Он опустился в качалку и сидел не двигаясь. Женщины уронили головы, пряча лица. В присутствии мужчины они словно забыли о своих горестях. Он не обращал внимания на их смятение, его железная воля не снисходила до женских слабостей. От него исходило ощущение силы. И они немного взбодрились.
— Вы еще не знаете, что мой муж стал человеком из народа — настоящим пеоном — сеньором Пеоном, как граф Толстой господином Мужиком? — с мягкой иронией сказала донья Карлота.
— Во всяком случае, это ему идет, — ответила Кэт.
— Вот! — сказал дон Рамон. — И противника надо уважать.
Но за его внешней обходительностью чувствовалась суровая непреклонность. Он смеялся и болтал с женщинами, внутри же оставался далеким от них, недоступным в своей силе и загадочности.
То же продолжалось и за ланчем. Игривая болтовня прерывалась паузами молчания. Видно было, что в такие моменты мысли дона Рамона блуждают в иных мирах. И женщины чувствовали себя придавленными этой громадной волей, молча трудящейся в иных сферах.
— Сеньора такая же, как я, Рамон, — сказала донья Карлота. — На нее действует этот барабан. Обязательно нужно, чтобы он играл не переставая, может, на сегодня достаточно?
Он помедлил, прежде чем ответить:
— Только после четырех часов.
— Неужели мы должны слушать сегодня этот шум? — не отступала Карлота.
— Чем сегодняшний день отличается от остальных?! — возразил он. Но на его лицо легла тень, и видно было, что он хочет покинуть общество женщин.
— Тем отличается, что сегодня здесь сеньора — и я тоже, — и ни ей, ни мне это не нравится. А завтра сеньоры здесь не будет, и я уеду обратно в Мехико. Так почему бы не пощадить нас сегодня! Уверена, ты можешь оказать нам такую милость.
Рамон взглянул на нее, потом на Кэт. В его глазах был гнев. Кэт почти физически чувствовала, как колотится сердце в его широкой груди, задыхаясь от гнева. Но женщины ждали, не говоря ни слова. Хотя и были довольны, что сумели разозлить его.
— Почему бы тебе не покататься на лодке по озеру с миссис Лесли?! — сказал он, безупречно владея собой.
Но под его черными бровями ровно тлела ярость возмущения.
— Может, нам не хочется, — ответила Карлота.
Тогда произошло то, чего Кэт еще не приходилось видеть. Он ушел в себя в буквальном смысле, захлопнув, так сказать, за собой дверь, хотя и продолжал сидеть с ними за столом. Какое-то время Кэт чувствовала испуг и одиночество, но потом ее щеки цвета
— Хорошо, — сказала она. — В таком случае я могу вернуться домой раньше.
— Нет! Нет! — с испанской экспансивностью закричала донья Карлота. — Не оставляйте меня. Побудьте со мной до вечера и помогите развлекать дона Сиприано. Он появится к ужину.
Глава XI
Боги дня и ночи
Когда ланч подошел к концу, Рамон ушел к себе, соснуть часок. День был жаркий и тихий. Высокие облака стояли над западным концом озера, как вестники. Рамон вошел к себе, закрыл все застекленные двери и ставни, пока в комнате не стало совсем темно, кроме желтых солнечных лучей, которые, казалось, можно потрогать, пробивающихся сквозь щели в ставнях.
Он разделся и в темноте вскинул над головой стиснутые кулаки, тело его страшно напряглось в нацеленной в высь молитве. В его глазах была лишь тьма, та же тьма медленно вращалась в его мозгу, пока не стерла все мысли. Только могучая воля рвалась с дуги станового хребта, трепеща в напряжении молитвы. Натягивая невидимый в темноте лук его тела с нечеловеческим усилием, пока стрелы души, бессознательные, не метнулись к мишени и молитва достигла цели.
Потом стиснутые и дрожащие руки упали вдоль расслабившегося тела. Человек вновь обрел силу. Он разорвал узы мира и был открыт иной силе.
Медленно, осторожно, стараясь не думать, не вспоминать, не потревожить ядовитых змей сознания, он завернулся в тонкое мягкое одеяло и лег на груду циновок на полу. Через мгновение он провалился в сон.
Он проспал мертвым сном около часа. Потом вдруг широко открыл глаза. Он увидел бархатистую темноту и побледневшие лучи. Солнце не стояло на месте. Прислушался: ни звука в мире, ни самого мира.
Потом начал различать: отдаленный слабый стук бычьей повозки, потом шелест листвы на ветру, потом едва уловимый стук барабана, потом скрипучий зов какой-то птицы.
Он встал, быстро оделся в темноте и распахнул застекленные двери на террасу. День клонился к вечеру, дул горячий ветер и на западе клубились высокие черные и бронзовые тучи, скрывшие солнце. Но дождя еще не было. Он надел соломенную шляпу с огромными полями. Спереди на ней было круглое, как глаз или солнце, украшение из черных, красных и голубых перьев. Он услышал негромкие голоса разговаривающих женщин. Ах, эта странная женщина! Он уже и забыл о ней. И Карлота! Карлота здесь! Секунду он думал о ней и ее непонятном бунте. Потом, прежде чем гнев успел овладеть им, вновь воздел руки в темной, бездумной молитве, глаза его потемнели и чувство возмущения погасло.
Он быстро прошел по террасе к каменной лестнице, ведущей ко внутреннему входу. Спускаясь во двор, он увидел под навесом двух человек, грузивших на ослов тюки с бананами. Солдаты в загуане спали. В распахнутые двери на противоположной стороне дома виднелась бычья повозка, медленно удалявшаяся по аллее. Во дворе же стоял звон металла на наковальне. Он раздавался из угла, где была кузница, в которой сейчас работали двое мужчин и подросток. Под другим навесом плотник работал рубанком.
Секунду дон Рамон стоял, озирая внутренний двор. Это был его мир. Его дух простерся над ним, как благодатная тень, и его безмолвная сила оберегала его покой.