Пернатый змей

Лоуренс Дэвид Герберт

Донья Карлота понимала английский, хотя и не говорила на нем.

— Вы танцевали с Людьми Кецалькоатля! — страдальческим голосом воскликнула она по-испански. — Но, сеньора, зачем? Почему?

— Не могла устоять, это было захватывающе, — призналась Кэт.

— Нет, этим нельзя увлекаться. Нет! Нет! Это нехорошо. Говорю вам. Мне так жаль, что мой муж интересуется подобными вещами. Так жаль.

Хуана принесла бутылку вермута: единственное, что Кэт могла предложить гостям в эти утренние часы.

— Вы ездили в Штаты проведать ваших

мальчиков? — поинтересовалась Кэт у доньи Карлоты. — Как они?

— О, теперь лучше, благодарю вас. Они здоровы, то есть, хочу сказать, младший — очень болезненный ребенок.

— Вы не привезли его домой?

— Нет! Нет! Думаю, в школе им лучше. Здесь… здесь… здесь много такого, что вредит им. Нет! Но они приедут домой в следующем месяце, на каникулы.

— Как чудесно! — сказала Кэт. — Познакомлюсь с ними. Они ведь будут здесь? На озере?

— М-м! Не уверена. Возможно, но недолго. Видите ли, у меня слишком много дел в Мехико, в моей «Cuna».

— Что такое «Сипа»? — спросила Кэт; она знала только, что это испанское слово означает «колыбель».

Оказалось, что это приют для подкидышей, в котором трудились несколько скромных монахинь кармелиток. А донья Карлота была его директором. Кэт поняла, что супруга дона Рамона рьяная, чуть ли не восторженная католичка. В церкви и от этого своего занятия она приходила в восторженное состояние.

— В Мексике рождается так много детей, — сказала донья Карлота, — и так много умирает. Если бы мы только могли спасти их и подготовить к жизни. Мы делаем все, что в наших скромных силах.

По-видимому, лишних, нежеланных детей можно было отнести в «Сипа», как посылку. Матери надо было лишь постучать в дверь и протянуть маленький живой сверток.

— Это позволяет многим матерям не оставлять младенца без заботы, пока он не умрет сам, — продолжала донья Карлота. — А дальше мы делаем, что можем. Если мать еще не назвала младенца, я даю ему имя. Что случается очень часто. Матери просто передают нам крохотное голенькое существо, иногда не имеющее ни имени, ни даже лоскута укрыть его. И мы никогда ничего не требуем от них.

Не все дети содержатся в приюте. Только небольшая часть. Что до остальных, то их отдают на воспитание порядочным индейским женщинам, платя им за это небольшую сумму. Она обязана каждый месяц приходить с малышом в «Сипа» за своим вознаграждением. Очень редко бывает, чтобы индейцы плохо обращались с детьми. Невнимательны, да, это бывает. Но чтобы плохо, такое случается редко, чрезвычайно редко.

В прежние времена, рассказывала донья Карлота, каждая родовитая дама в Мехико брала одного или больше таких подкидышей и растила в своей семье. Это было проявлением ничем не сковываемого, патриархального великодушия, присущего испано-мексиканцам. Но ныне мало кого из таких детей усыновляют или удочеряют. Вместо этого им, по возможности, помогают получить профессию плотника, или садовника, или домашнего слуги, а девочкам — портних, даже школьных учительниц.

Кэт слушала с интересом, но и с некоторым смущением. Она чувствовала в этом мексиканском милосердии столько настоящей человеческой доброты, что было почти стыдно за себя. Наверное,

донья Карлота делала все, что могла, помогая людям в этой полудикой, бедствующей стране. В то же время все ее усилия были столь отчаянно безнадежны, что сердце сжималось.

И сама донья Карлота, так уверенная в пользе своего благородного дела, тем не менее, была немного похожа на жертву; кроткую, впечатлительную, чуть испуганную жертву. Словно некий тайный враг выпустил из нее кровь.

Дон Рамон сидел с бесстрастным лицом, краем уха слушая, что говорит жена; в его каменно-неподвижной позе было неприятие экзальтированной филантропии жены. Он не препятствовал ей в этом увлечении. Хотя относился к нему и ее бесконечным разговорам на эту тему с молчаливым, глубоким, неизменным неодобрением. Она знала это и дрожала от нервного возбуждения, рассказывая Кэт о приюте и ища ее понимания. Наконец она почувствовала что-то безжалостное во внешне бесстрастном облике дона Рамона. Бесстрастную мужскую жестокость, неумолимую, как в каменном идоле.

— Не хотите ли приехать, побыть денек со мной, пока мы с доном Рамоном на гасиенде? — сказала донья Карлота. — В доме, правда, все довольно убого. Не то что прежде. Но если приедете, он в полном вашем распоряжении.

Кэт приняла приглашение и сказала, что предпочитает прийти пешком. От нее это всего четыре мили, и, конечно, опасаться нечего, Хуана ее проводит.

— Я пошлю человека, чтобы проводил вас, — сказал дон Рамон. — Дорога может быть не совсем безопасной.

— А где генерал Вьедма? — поинтересовалась Кэт.

— Мы постараемся разыскать его к вашему приходу, — ответил дон Рамон. — Я очень люблю дона Сиприано, я знаю его уже много лет, к тому же он крестный отец моего младшего сына. Сейчас он командует гвадалахарской дивизией, и ему не часто удается отлучиться.

— Поражаюсь, почему он генерал? — сказала Кэт. — Мне кажется, в нем слишком много человеческого.

— И я так думаю. Но все же он генерал; да, да, ему нравится командовать солдатами. И скажу вам, он очень сильная личность. Войска беспрекословно подчиняются ему. В него верят, о, в него верят. Ему повинуются, как, знаете, повинуются великим индейским вождям, за которыми люди готовы идти куда угодно, сражаться за них. Понимаете? Дон Сиприано тоже такой. Его невозможно изменить. Правда, думаю, встреться ему достойная женщина, это было бы замечательно. До сих пор в его жизни не было женщин. Они его не интересовали.

— Что же его интересует? — спросила Кэт.

— Ах! — вздрогнула донья Карлота, словно ужаленная. Потом бросила быстрый непроизвольный взгляд на мужа и добавила: — Я не знаю. В самом деле не знаю.

— Люди Кецалькоатля, — легко улыбнувшись, неуклюже пошутил дон Рамон.

Но, видно, донья Карлота не способна была поддерживать шутливый, легкий тон. Он замолчал с деревянным, глуповатым видом.

— Ну конечно! Конечно! Ты в своем репертуаре! Люди Кецалькоатля — чем же ему еще интересоваться! Да, чем? — вся трепеща, возмущалась кроткая, хрупкая донья Карлота. И Кэт было ясно, что она обожает обоих мужчин и страшится возражать им, но никогда не уступит.