Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Курукин Игорь Владимирович

Однако, по словам того же Мясникова, горцев еще больше вдохновляло известие о том, «что у нас великой мор». Это было правдой: 15 апреля Кро-потов рапортовал, что из всего его корпуса в 8947 человек солдат, драгун и казаков были больны 5606 и каждый день умирали по 20-30, а иногда и по 50 служивых. Особенно тяжелой зимовка оказалась для украинских казаков — от болезней скончались 1450 человек. Согласно другому донесению, от 21 мая, за полтора месяца (с 1 апреля по 16 мая) от цинги скончались 587 «регулярных» и 2204 казака — при одном убитом в бою и трех умерших от ран^{362}.

Пока небоеспособный гарнизон отсиживался в осаде, набеги продолжались. «А сего майя 11-го дня получил я от него, генерала маэора Кропотова, писмо, в котором пишет, что минувшего де марта 15, 17

и 18-го чесел горские неприятелские люди подбегали собраниями и верхнему Сулацкому казачьему городку х крепости Святого Креста и под нижней Сулацкой городок и отогнали драгунских лошадей сто тритцат семь, волов сто пят, штап и обар афицерских лошадей сто четыре, волов и коров пятнатцат, у казаков лошадей восемдесят шесть, рогатой всякой скотины сто семдесят четыре, да собственных ево генерала маэора коров и волов без остатку и несколько лошадей и з будущими де при табунах для прикрытия регулярными при прапорщике с сороку человеки рядовых стрелялись, где наших драгун и салдат побито девят человек, нестроевых пять, афицерской служитель один, безвестно пропало драгун два, казаков малоросийских четыре, афицерской служитель адин и того побито и безвестно пропало дватцать два человека; ранено: реченной прапорщик, рядовых четыре, афицерских служителей два, итого семь человек», — докладывал в Петербург Матюшкин в том же донесении, в котором описал победу русских под Лашемаданом и другие удачные действия в Гиляне.

Еще через неделю, 25 марта, «тавлинцы, кумыки и нагайцы великим людством приступали конницею и пехотою к сочиненному близ Аграханского транжамента редуту», наскоро возведенному у самого берега моря и укрепленному, за неимением других материалов, «кулями с мукой». Когда у оборонявшей редут команды капитана Бориса Глазатого после интенсивной пальбы почти закончился порох, комендант «транжамента» подполковник Маслов и наказной нежинский полковник Константин Ген-варовский рискнули с отрядом всего в 150 солдат и украинских казаков атаковать осаждавших, «и усмотря де неприятели сикурс в малолюдстве, напали на оных, и в то число выступил из редута к ним на сикурс капитан с ротою, от которых неприятели отступили с упадком» — под стенами крепости остались 62 убитых горца.

Единственным пленным оказался «раненой тавлинец владенья Айде-мирова, которой в допросе объявил, что приходило неприятелей конницы и пехоты з дватцет пять тысяч или более, а камандирами де у них были Аделгирей шемхал з детми, андреевской владелец Айдемир и другие горские многие князья, и оные де неприятели были тамо не все, а стояли с такою половиною з дватцетью пятью тысячами Чапан шефкал (племянник Адиль-Гирея. — И. К.) и Салтан Мамут и другие князья»^{363}.

Если пленный не лгал, то шамхал уже тогда решился открыто выступить против русских. Однако, возможно, он еще колебался и выступил сам позднее. Дербентский комендант Юнгер доложил Матюшкину: «16-го дня апреля 725-го году пришел в Дербень калмык Амса Верде ис Тарков, которой послан был из Дербена в крепость Святого Креста с письмами, и оной калмык допрашивай, а в допросе сказал: как де я от шамхала поехал, и шамхал де мне приказал сказать в Дербене полковнику и каменданту, что которых де нагаицов государь отдал мне во владенье и оных де нагаицов генерал у меня отнял, также де государь велел мне взять у него, генерала, войска и пушки и со всеми неприятелми управитца, и он де, генерал, мне ни войска, ни пушек не дал же; и ныне меня не послушали горские жители, приступали х крепостям по Сулаку и к Бучю, и все горские жители мне не верят, что я бутто с российскими заодно; и стал ни к той стороне, ни к другой; и ныне вздумал я, чтоб быть на стороне з горскими и быть российским неприятелем, что будет всем горским, то де и мне будет». Другой информатор, прибывший из Тарков в Дербент 21 апреля торговец Садык Азисев, рассказал:«…как де шамхал приехал в Тарки и тогда де тавлинцы по 100 и по 200 человек после приступу ездили на Сулак и скотину отгоняли, и которые российские люди человек з дватцать везли провиант в крепость Святого Креста, тех де на пути порубили и провиант взяли сколько было, а ныне он, шамхал, послал людей своих в горы и велел всем горским жителям збиратца».

Адиль-Гирей «торговых людей, которые от российской стороны у него в Тарках торговали

российские армяня и татары, всех побрал под караул, а товар их и деньги обрал себе», но в то же время «салдат с капралом 30 человек, которые у него, шамхала, были на карауле, призывал к себе и сказал им, что ныне де государя не стало, а вы де мне от государя отданы, и вы де живите по прежнему, не опасайтес ничего, авос либо будет другой государь». Видимо, известие о смерти могущественного императора породило надежды на уход российской армии с Кавказа. Как заявил шамхал, «писал де я к генералу в крепость Святого Креста, чтоб он мой заклад на сто тысяч, которой у него обретается, отдал, также и оманатчиков моих дву человек отдал же, а сам бы он, генерал, с войском отсюда пошел в свою сторону, а ежели он итти не смеет, то я ево провожу до самых Терек, как я сюды их привел, так и выведу…»^{364}

Встревоженный командующий вновь, как и в приведенном выше донесении от 19 января, просил дополнительно пять полков пехоты; однако регулярные части еще предстояло перебросить из других мест или заново создать. Но в Петербурге уже получили доклад Кропотова и о «великих беспокойствах» на Кавказе и в Гиляне знали. 11 апреля Сенат принял соответствующее решение, и отправленный к Матюшкину указ повелел «завладение Мизандрона и Астрабата впредь до времяни отложить». Генералу следовало прежде привести гилянцев «в послушание», для чего надлежало «лесные места вырубить»; в Баку же необходимо было «завладеть», наконец, нефтяными колодцами, «чтоб доходы с нефти возставлены были»^{365}. Всего сенаторы в мае 1725 года предполагали собрать 13 500 «нерегулярных» казаков и калмыков^{366}.

Другой сенатский указ, от 18 мая 1725 года, предписывал генерал-майору В.П. Шереметеву собрать наличные в Астрахани части Низового корпуса и срочно перевезти их «на морских судах, или на бусах, к Аграханскому транжаменту» и восстановить «коммуникацию» этого важного для снабжения гарнизона пункта с крепостью Святого Креста. Туда же морем должен был отправиться капитан гвардии Василий Нейбуш, которому предстояло набирать солдат в городах Астраханской губернии, и один драгунский полк из четырех стоявших на Царицынской линии. Всего же к декабрю 1725 года в Низовой корпус прибыли 2648 рекрутов и находились в пути еще 1469 человек^{367}. В Дагестан было приказано идти и шести тысячам калмыков во главе с бригадиром Леонтьевым.

Кропотову было отправлено письмо «на чегодаевском языке от обретающегося в аманатах горского владельца Мусала Муртазалеева, которой шамхалу Адел-Гирею племянник родной, к кумыцким князьям и знатным людям свойственникам и друзьям ево», которое можно было использовать в качестве пропагандистского средства: в письме племянник шамхала сообщал о своем «добром содержании и довольстве»; генералу же предстояло передать его адресатам и «старатца их всякими образы к верности интересам ея императорского величества склонят, и дабы они прежняго шефкала Адил Гирея отдали нашим войскам в руки или б ево убили, тогда в шафкалы прислан к ним будет помянутой Мусал Муртазголеев»^{368}.

Выполнить это поручение генерал так и не смог, но двухтысячное подкрепление из солдат и драгун из Астрахани прибыло в крепость 13 июля. Донцы и калмыки в это время уже подходили к Тереку; степью на Царицын и Астрахань шли три тысячи слободских и «бунчуковых» казаков под командой Семена Лизогуба. Добраться удалось не всем, но к сентябрю русское командование собрало на юге внушительные силы — в общей сложности там находилось 30 тысяч человек^{369}. В июле гарнизон Дербента предпринял поход против «бунтовской» деревни Мараги. Отряд полковника Лукея (900 солдат, 470 казаков, 300 дербентских конников и столько же пеших армян и грузин) отобрал захваченный скот, ограбил и сжег деревню. Устрашенные жители «били челом» — полковник получил от них письмо с заверением, «что будучи во оной деревне, от моей команды обиды им никакой не учинено»^{370}. Потери отряда Лукея составляли семь раненых; со стороны противника в деревне насчитали 15 погибших, и еще шесть человек были сожжены в домах.