Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735)

Курукин Игорь Владимирович

Тревожной оставалась и международная обстановка. Заключенный в Стамбуле договор обеспечил признание турками российских приобретений в Закавказье, но, в свою очередь, активизировал их стремление утвердиться в бывших иранских владениях. После провала попытки захватить Гянджой летом 1723 года новое наступление оказалось более удачным: в мае 1724 года турецкая армия вошла в город Хой в Южном Азербайджане, а в июне захватила упорно сопротивлявшийся Ереван. Правда, под Тебризом она потерпела поражение, но к осени все же заняла Нахичевань, Ордубад и область Борчалы.

Вахтанг VI окончательно проиграл борьбу за свое царство и вынужден был просить Петра предоставить ему убежище. 15 мая 1724 года император разрешил

ему «ретироваться» в Россию. Кропотов начал «спасательную» операцию: посланная из крепости Святого Креста команда полковника Андрея Лицкина встретила покинувшего Грузию царя 17 августа «при терских вершинах близ снежных гор» Малой Кабарды. Свиту Вахтанга составляли 1185 человек: его семья, шесть епископов, 14 архимандритов, монахи, грузинские «бояре» и «шляхетство» и их слуги^{335}. Первоначально Петр как будто желал оставить Вахтанга в Эндери^{336} — очевидно, для привлечения под его знамена других выходцев из Армении и Грузии, но затем все же решил вовсе убрать его с Кавказа.

Ситуация в «новозавоеванных провинциях» и вокруг них стала предметом обсуждения в Петербурге. Как свидетельствуют бумаги Коллегии иностранных дел, Петр совещался с министрами Г.И. Головкиным и П.А. Толстым 11 октября в Шлиссельбурге. В результате было решено: войск на Кавказе «прибавить», пожаловать посла Измаил-бека двумяты-сячами рублей, неверного шамхала «искусными и пристойными способы поймать», а к шаху больше не обращаться, чтобы он не потребовал от России помощи против турок и завоевателей-афганцев. На Тахмаспа теперь должны были воздействовать царь Вахтанг и Измаил-бек, чтобы склонить упрямца к принятию договора 1723 года и прибытию в расположение российских войск^{337}. Петр как будто рассчитывал на приезд шаха, о чем писал 14 октября Матюшкину^{338}.

Однако поданное (без подписи) 18 октября мнение предлагало Левашову вновь отправить посланца к шаху с объяснением «дружеского и доброжелательного радения» российского императора о его интересах и обещанием, в случае ратификации договора, «восставить» его на престоле; в случае же неудачи предстояло договариваться с турками «об уставлении персицкого государства потребных мерах». Еще одно заседание «тайного совета» в самой Коллегии иностранных дел состоялось 13 ноября — его итогом стали указы Кропотову о строительстве крепости и действиях по отношению к горцам. Судя по сохранившимся известиям, единства в оценке ситуации не было, однако об отступлении из Ирана никто не мыслил: на обоих совещаниях речь шла о «поимании» шамхала и «умножении войск», прежде всего за счет иррегулярных частей^{339}.

20 ноября канцлер империи Г.И. Головкин обратился с официальным письмом к эхтима-девлету Тахмаспа, в котором пенял коллеге за прием российского посольства «с великим ругательством» и заверял, что договор с турками заключен в интересах самого Ирана и предусматривает «восстановление Персидского государства» и российскую «медиацию» в отношениях со Стамбулом. Если же шах опять неблагоразумно отвергнет сотрудничество — русские и турки станут «поступать соединено…»^{340}

Петр был явно обеспокоен осложнением ситуации в Дагестане, Азербайджане и Гиляне и в указе от 22 октября сделал выговор Матюшкину, который не спешил выехать из Астрахани к войскам и испрашивал дополнительные инструкции: «Для чего ты в Астрахани задержался, но к великому удивлению сие слово “до указу нашего”! И что для отправления задержался — то делом, а что до указу, не знаем как разсудить. Какой тебе более указ надобно, ибо на все имел полную инструкцию, также

велено делать по тамошним конъюкторам смотря, а ехать самому велено, и ежели пропустишь зиму, ответ дашь, а что замешание там сделалось, то оттого, что Мещерского выслали, и опасаться гораздо нечего, ибо у шаха людей нет, как Мещерский сказывал, также и прежде сего ведали о том подлинно».

Еще больше, чем гилянские «замещения», царя волновала «измена» в Баку. Он вновь приказал генералу «бакинских жителей выслать в Астрахань и оттоль сюда, оставя там сколько потребно, ежели без оных пробыть нельзя. И смотреть над женами и детми, чтоб не ушли, а когда сие будет крепко, мужи жен и детей не покинут. На дербентцев также смотреть крепко надобно, и ежели кто явится в подозрении — велеть казнить, буде же замещение какое будет, или общее зло во всех или большой части — увидя то, учинить с ними тако ж, как о бакинцах писано, впрочем как всегда писали, так и ныне чинить по тамошним конъюктурам, понеже дальность описки не терпит, а что надобно какой прибавки о том немедленно писать»^{341}.

Выбывших в результате таких мер «персов» царь рассчитывал заменить более лояльными подданными-христианами. На эту роль больше всего подходили армяне и грузины, земли которых подверглись турецкому нашествию и которым Петр при всем желании иным способом помочь не мог, не рискуя непрочным миром с Турцией. Грамота императора армянскому народу от 10 ноября 1724 года была дана в ответ на «прошение» прибывшей накануне в Петербург депутации армян «карабахской и капанской провинций»: «…дабы мы вас с домами и фамилиями вашими в высокую нашу императорскую протекцию приняли и для жилища и свободного вашего впредь пребывания в новополученных наших персидцких провинциях, по Каспийскому морю лежащих, удобные места отвесть повелели, где б вы спокойно пребывать и хриспанскую свою веру без препятия по закону своему отправлять могли». Грамота предписывала российским властям на Кавказе переселенцам «с домами и фамилиями в новоприобретенных персицких провинциях для поселения удобные места отвесть и в протекции <их> содержать»^{342}. Матюшкину же надлежало как можно скорее доставить армянских посланцев с царской грамотой на родину.

Кроме того, грамота на Дон от 2 декабря 1724 года требовала дополнительно отправить в Гилян две тысячи казаков (в октябре донцам уже было приказано выставить в крепость Святого Креста тысячу казаков и 500 калмыков); правда, Военная коллегия считала это количество недостаточным^{343}. Поначалу радовавшая Петра картина преображения прикаспийских владений и превращения их в новый центр «азиатской» коммерции становилась призрачной.

«В полное владение и состояние привести трудно»

Подгоняемый царским указом командующий Низовым корпусом генерал-лейтенант и гвардии майор Михаил Афанасьевич Матюшкин отправился вместе с капитаном Федором Соймоновым из Астрахани по бурному Каспийскому морю 10 ноября 1724 года. Отважный воин, генерал, по наблюдениям его спутника, испытывал сильный «страх от морской езды» и потому приказал кораблям идти вблизи берега. Вопреки опасениям плавание прошло успешно: в Дербенте Матюшкин отдохнул, осмотрел собранный в «новозаведенных садах» шафран и оценил изготовленное присланными из Венгрии «винными мастерами» из местного сырья вино, которое оказалось заметно лучше обычного кавказского «чихиря». Остальные новости были менее приятными. В Баку командующий узнал об отступлении отряда Зембулатова из Сальян и гибели его командира — и решил «приготовления к строению города» на Куре отложить «до другого удобного времени»^{344}.