Перунова роса. Реконструкция истории России
Шрифт:
– Святые дзяды, ляцице цяпер до неба!
Старейшина Калина, он же святитель, провел обряд.
После обряда зашли к князю.
Каждого выслушал, скорбно произнес:
– Святые дзяды, ляцице цяпер до неба!
И перешел к напутствию:
– Перед дорогой всех накормить. На тебе, Волк, забота о полонянах, остающихся на постоялом дворе. Организуй охоту на съедобного зверя и птицу, в этих лесах их много, сбор грибов и промысел рыбы.
– Соль на исходе, – подсказал Калина.
– Свенельд, как уже обговорили, накажи управе отправить соль с обозом. – Князь повернулся к Калине и Волку: – Чего нужно, подскажите воеводе. Я здесь недолго пробуду. Ольга обещала заживить рану. Ты, дед, вместе с Волком посчитай до
– С благодатью оставайся, князь, – пожелал воевода.
– С благодатью отправляйся в дорогу, воевода.
Свенельд в тот же день ушел в Киев. Волк и старейшина занялись своими повседневными заботами. Постепенно жизнь села вошла в некое приемлемое русло, пусть беспокойное и тревожное.
Князь, как и обещал, недолго задержался в селении – рана заживлялась. Помогли Ольгины запасы трав, перенявшей от деда мази, отвары, настои. Каждый сезон собирала, прибирала и хранила про запас. Оказалось, что не зря: пригодились.
Однажды Игорь проснулся от мягкого девичьего пения. Не открывая глаза, слушал, как Ольга тихо напевает:
Идет Перун по небу и видит вдалеке,как красная девица грустит о женихе.Он меч склонил над нею, смахнул с лица слезуи, девицу жалея, остановил грозу.Перуновые воины застыли над рекой,и одного сердечного коснулася рукой…Игорь открыл глаза, когда ее ладонь коснулась его лба, а длинная Ольгина коса прошла по его ране.
Ольга отняла ладонь, потянув косу на себя.
Однако Игорь осторожно подхватил нижний конец косы, отсвечивающей в лучах Ярилы шелковистым цветом сплетенных в тугую плеть. Вглядываясь в нее, с одобрением произнес:
– Будто перунова коса из трех сплетенных молний. – Перевел взгляд на Ольгу. – Учена перунову пению?
– Сама собой учена, – ответила. – Смотрю на реку и пою. Дед говорит, что перуново слово споро заживляет раны.
Игорь потрогал место ранения.
– Твоя Правь, – согласился, – боли почти не чувствую. Отчего твои слезы?
– Вдвоем с дедом теперь остались. Всех родичей приняла мати – сыра земля.
– Не вдвоем вы, большим родом живете.
Ольга промолчала.
Уже на другой день князь обошел село, интересуясь, как устроились, в чем нуждаются. В наихудшем положении находились полоняне, остававшиеся на постоялом дворе. Просил их набраться терпения, дожидаться помощи по обустройству села, где потребуются многие рабочие руки.
При обходе села отметил добротность жилищ селян, в отдельных из них стояли битые из глины печи, в которых можно было мыть детей вместо бани. В семьях держали горшки ручной лепки с гравировкой разных существ, сковороды для выпечки хлеба с обликом Ярилы и грохоты как признак благополучия и сытости. Ими просеивали муку, проводили обряды с почитанием небесного громовержца Перуна, просеивающего дождь, чтобы напоить и оплодотворить почву, дать семени новую жизнь и родить урожай.
Однако сам себе признался: «Люди работные, чистоплотные, сноровистые и места благодатные, а жизнь их хрупкая, того и гляди порушится из-за слабой защиты с моей, княжьей, стороны. Не приди в село, его могло и не быти, вороги разорили бы».
Сводя свои наблюдения к защите села от воров, наказал Волку с Калиной:
– Подберите в сельскую дружину ополченцев из полонян, передайте им оружие и военные доспехи кочевников, проводите с ними занятия, чтобы могли себя оборонять. Предстоит до зимы обустроить село
Волк все назначения воспринимал как обычную работу от князя. И на этот раз принял назначение молча, как работу для успешного разрешения задач, поставленных князем. Игорь не стал рассказывать Волку, для чего и почему назначил посадским, ибо знал, что его сотник везде и во всем будет поступать, как ему наказано.
Перед возвращением сходил в баню, располагавшуюся в полуземлянке рядом со старицей, незаметной для чужого глаза. Баню, как святое место для телесной чистоты, прятали от чужого сглаза. Она почиталась наряду с мечом и лемехом и устраивались вблизи родников и низких мест, чтобы не копать глубокий колодец.
…Подобные бани дожили до советских времен. Как и в древности, их берегли, прятали в рощах и косогорах. Называли банями по-черному. Вручную лопатами срезали часть косогора под сруб или камень. Выкладывали стены, сверху укладывали двойной накат из бревен или грубых лещин, засыпали землей с небольшим отверстием, слегка сдвинутом к одной из стен. Под этим отверстием на земляном полу выкладывали очаг из речного камня с котлом. У дальней стены от выхода стояла широкая скамья – на ней парились, сбоку стояла скамья поуже – на ней мылись, ближе к выходу стояла кадка с холодной водой – ею обкадывались. Рядом на рубленом из провода гвозде висел керосиновый фонарь: после войны гвоздей не было, рубили из электропроводов, такими гвоздями зашивали крыши, штакетник, заборки, использовали на вешалки. При топке дым поднимался как в чуме через отверстие в потолочном накате. После топки это отверстие прикрывалось. Было влажно, жарко и полумрачно. Стоял неимоверный жар. Вымытое и пропаренное тело ополаскивали холодной водой и выходили из бани, как заново родившись.
В советских банях по-черному не только мылись. После войны сильно почитали советские праздники. А их было два: 9 мая и 7 ноября. Каждый как начало нового года. Ждали лучшей доли – все вроде к тому и шло, люди радовались жизни и общению между собой: с помощью подручных приспособлений четвертями гнали самогон. Повсеместно. В нашей стороне столы в праздники накрывали по очереди. Сама очередь шла зигзагом, перемежаясь домами через улицу: в один праздник улицу принимает русская семья, следующие по очереди – удмуртская семья, далее – снова русские, вслед за ними – немецкая семья технорука, выселенная из Поволжья, за ней – староверская семья или одна из семей чувашей и мордвинов после окончания лесного техникума. К ним присосединялась живущая особняком за болотиной большая семья завгара… Власть тоже о праздниках помнила – участковый непременно приезжал. После дегустации его Иж-49 легко покорял высокий и протяженный глиняный берег реки по пути в райцентр. Послевоенная традиция продолжалась недолго. С хрущевской суматохи население сильно перетрясли целиной, совнархозами, лимитированием продуктов, выдаваемых в одни руки, прореживанием подворий от излишних голов скота и семейных бюджетов, ликвидацией неперспективных деревень – народ подался в города…
Князь не забывал о старейшине и его внучке. Как-то за трапезой, князю готовила Ольга из собственных припасов, обратился к Калине:
– Ты, дед, самый лепший и велеумный муж этого села. Мудрее тебя никого нет. То ли не осталось, то ли не было…
– Я уже стар. – Калина догадался, к чему зашел княжеский разговор о нем.
– Пусть так. Службу продолжай, пока молодь подрастет. Ей нужен мудрый совет. Внучка подрастет – тебя заменит. Ее отец хоробро дрался со степняками. На нем, как передал мне Волк, больше всех ран насчитали, даже по сравнению с моими воинами. Дрался до последнего вздоха, до последнего стоял, зарубил ханского командира, добрый был бы воин в моей дружине. А где его жена, что с ней?