Первая жена
Шрифт:
– Жень, ты как? – внешне небрежно повторил он.
– Ты о чем? – тускло переспросила она.
– Ну вообще… Как ты? Отошла немного?
Она внутренне содрогнулась и неопределенно пожала плечами:
– К врачу бы мне…
– Зачем? Болит что-то?
Болит ли что-то у нее? Да, у нее болит промежность и задний проход, да у нее до сих пор саднит горло. Но разве об этой боли она волнуется?
– Нервная я стала… Любого шороха боюсь. Вздрагиваю, руки дрожат. – Голос начинал вибрировать. – Засыпаю плохо. Вроде бы и хочу спать, а глаза закрою… и весь тот ужас в лесу передо мной прокручивается…
–
– А ты один останешься?
– Ну ведь ты ненадолго… Сама чуть развеешься, с детьми побудешь на природе. Говорят же, что природа лечит.
– Да-да…
Врача Женя все же посетила. Тот выписал успокоительные пилюли. И ей, и детям. Она уехала. Думала, на недельку. А получилось на целый месяц. Не хотелось ей возвращаться.
Глеб звонил изредка. Беседы носили дежурный характер. Оба понимали, что отношения, претерпев излом, остывают, уходят. Оба гнали от себя тягостные воспоминания и упаднические настроения, но легче не становилось.
Лето кончалось. Детям пора было возвращаться в детский сад, сыну – в старшую группу, дочке – в самую младшую.
Жене дом показался чистым и почему-то пустым. Не в плане наличия в комнатах мебели или вещей. Нет, все было на месте. Просто дом лишился уюта, тепла. Как будто выхолостили из их прежде милого очага самую главную составляющую, самую суть… То, что зовется семейным счастьем, то, что притягивает, согревает, успокаивает. Как назвать эту составляющую? Любовью, наверное? Или доверием? Или единением? Не поймешь так сразу. Разобраться бы… Только не получилось у них разобраться.
Они промыкались где-то еще с полгода и разошлись. Без слез, без объяснений и без каких-либо претензий друг к другу. Просто, видимо, что-то умерло в них там, в лесу. Умерло, да так и не возродилось вновь.
Может, обнажилось нечто такое, что не должно быть обнажено никогда. А став достоянием другого, это нечто сокровенное утратило свою глубокую интимность. И приоткрылось то, что не нужно было бы открывать. То, что является настолько личным, своим, глубоко запрятанным, истинным…
А у них случилось такое, что личины и маски были сорваны. А под ними обнаружились слабость натуры, истеричность, страх смерти, страх боли… Нормальные в общем-то человеческие качества. Но в повседневной жизни они не проявлены. В повседневной жизни люди выглядят уверенными в себе, умными, правильно принимающими решения. Они показывают миру свое умение жить, добиваться успеха, побеждать… И даже те, кто не слишком преуспевает, имеют достоинство, хорошие манеры и приличный внешний вид. Ну стараются, по крайней мере, выглядеть адекватно месту и времени. В повседневной жизни люди не ползают на коленях, не дрожат от страха, не воют от боли, не унижаются, позволяя плевать себе в лицо…
Глеб когда-то давно слышал один рассказ. Фильм, что ли, кто-то из его друзей пересказывал, или сам он прочел где-то. Неважно. Суть в следующем. Показаны какие-то военные действия: Гражданская война или Отечественная. Несколько мужчин попадают в плен. Ситуация складывается для них крайне неприятная, если не сказать, трагическая. Всем им предстоит расстрел. И случится это не сегодня-завтра. Безысходность, тоска, бессмысленность каких-либо действий. Все осознают: им суждено погибнуть. И не когда-нибудь, а буквально вскоре.
Они сидят каждый в
В общем, раз тут такое дело, ну… что они в плену… перед лицом смерти, можно сказать, и шансов спастись у них нет, то спасибо, ребята, что выслушали, что хоть немного, но облегчил свою душу…
И тут всех как прорвало. Стали они один за другим рассказывать кто о чем. Но все больше о своей вине перед кем-то. Именно то, что тяжким грузом висело на сердце долгие годы.
Выговорились, поделились и получилось, что вроде как покаялись, вроде сбросили с себя камни и чуть успокоенные ожидали своей дальнейшей участи.
Только не суждено им было погибнуть. Изменилась ситуация. Пришли наши, и все эти мужчины спаслись, выжили. Вот оно счастье! Так-то оно так. Но только с тех пор никто из них друг с другом не поддерживал никаких отношений и при случайных встречах ограничивались они светским приветствием. Не дружили, не приятельствовали, не общались. Никогда! Видимо, не выдерживают люди столь откровенного обнажения души.
Тогда еще, когда с ребятами обсуждали они эту тему, Глеб удивлялся: как же так? В такой критический момент люди смогли мобилизоваться, выйти из плена, пусть даже с посторонней помощью, неважно. Важно, что все они смелые, мужественные бойцы. И такие жизненные моменты должны бы связывать людей навсегда! А на самом деле выходит иначе.
Теперь вот и у него, похоже, ситуация в жизни складывается непростая.
Долго он выходил из кризиса. И если поначалу развод воспринял как спасение, то по прошествии небольшого количества времени стал очень переживать. Заскучал по детям. И хотя видел их довольно часто и обеспечивал по полному разряду, чувство вины перед ними не покидало его долгие годы.
С Женей постепенно наладились ровные взаимоотношения, но всегда эти отношения были с драматическим оттенком, с некоей недоговоренностью и глубоко затаенной печалью.
Он ей предложил часть бизнеса. Она не отказалась и все годы обращалась за советом и помощью по деловым вопросам. Понятное дело, что Глеб никогда и ни в чем ей не отказывал.
*
Долго Глеб жил один. Какие-то женщины периодически появлялись, но он относился к ним настолько потребительски, что ни одна из них не задерживалась надолго. А может, он таких и выбирал, которым тоже не нужны длительные отношения. Так, на пару недель, на месячишко…
Женя так замуж больше и не вышла. Мужчины были, но она не стремилась довести отношения ни до замужества, ни до гражданского брака. Как сломалось что-то тогда внутри ее души, так и не зажило никогда. Есть понятие «незаживающая рана». Сколько ее ни лечи, чем ее ни исцеляй, только живет она по каким-то своим законам, не реагируя ни на лекарства, ни на заговоры. Не заживает, и все!