Первая жена
Шрифт:
Тот рассмеялся легко и расслабленно:
– Я же за рулем, вы же знаете. Хотя… – он бесшабашно махнул рукой, – сто грамм вина вряд ли помешают!
– Я тоже так думаю, коллега!
Вечер удался: мужчины рассказывали случаи из студенческо-преподавательской жизни, потом перешли к анекдотам…
В обратный путь Верочка с Аней отправились на машине Вадима. Он вызвался подвезти девочек: Веру – до ближайшего метро, а Аню – почти до дома, благо, что дом ее оказался по пути…
Вот тут-то Аня и не сдержалась. Вообще-то она считала себя девушкой скромной, а в вопросах взаимоотношений с мужчинами – и вовсе застенчивой. У нее до сих пор ни мужчин, ни отношений с ними не было. Но здесь, в машине, наедине с Вадимом откуда что взялось? И что стало с ее скромностью и застенчивостью, непонятно.
Она
Вадим, хоть и был человеком зрелым и взвешенным, не мог противостоять столь мощному любовному напору и на поцелуи ответил. Правда, надо отдать ему должное, вовремя остановился. Довез Аню до подъезда, сказал ничего не значащие слова и без лишних объяснений уехал…
Аня стояла перед своим домом ошеломленная и потерянная. Энергия любви бурлила в ней горячими волнами, дыхание никак не успокаивалось, щеки пылали. Она не представляла себе, как в таком состоянии появится дома, чем объяснит свой восторг. Не работой же ассистентом на Дне открытых дверей.
Зашла в магазин рядом с домом, купила что-то из продуктов и лишь спустя полчаса смогла подняться к себе в квартиру.
С тех пор все фантазии, мечтания и планы были связаны только с Вадимом. Она раздобыла его телефон, названивала, писала эсэмэски и пребывала в полной уверенности, что он испытывает к ней ответное чувство. Хотя сам Вадим ей не звонил, встреч не назначал, на послания если и отвечал, то сухо. Словом, давал понять, что ему подобная восторженность юной девушки не интересна и не нужна. Но Аня абсолютно иначе расценивала перспективы их связи. Да, она вполне искренне считала, что у нее с Вадимом связь. И если бы ей сказали, что она навязывается, она бы очень удивилась. Если бы ее поведение кто-то оценил как недостойное девушки, она бы огорчилась. Если бы в ее адрес прозвучали слова про недостаток ума, такта, чувства меры, она бы даже, наверное, расплакалась, сочтя обидными и неправильными такие слова.
Но именно так и охарактеризовала Надежда поведение дочери. Именно так, и никак иначе. Она, конечно, порадовалась, что ситуация не дошла до интимной близости. Но говорить с дочерью решила не просто серьезно, а жестко.
Аня плакала не переставая. И если уж докапываться до сути, и плакать-то ей было особенно не о чем. Ну подумаешь, влюбилась. Это же прекрасно. Выбор ее вполне положительный и достойный. Тем более что ей чувство казалось взаимным. Да, несколько ограниченная, осторожная взаимность, если можно так сказать, но не безнадежная же, не беспросветная. Понятно же, что мужчина старше, а она несовершеннолетняя. Все понятно и объяснимо. По другому поводу были слезы. Аня корила себя за то, что разболтала матери. Она не просто пожалела о сказанном, а была зла на себя за то, что не сдержалась. Ну зачем? Чего, дура, добилась? Она мучила сама себя этими бессмысленными вопросами и переживала наперед. Вот теперь мать будет ее вечно контролировать. Теперь начнет бесконечно вопрошать и следить, нотации читать, воспитывать! А если отцу расскажет? Тот вообще-то не особенно вникает, хотя в сердцах может по столу кулаком шарахнуть и даже, наверное, заставит институт поменять. Запретит туда документы подавать и все! С него станется! Он часто так поступает – сначала накричит, отругает, меры разные примет карающие, а потом вроде отходит, да поздно уже. Ой, только бы мать отцу не сказала! А даже если скажет! Никто не запретит ей любить! Никто не способен – ни отец, ни мать – вытравить любовь из ее сердца!
Озлобленная, сидела Аня напротив матери и тупо смотрела куда-то вбок. Надежда что-то эмоционально говорила, подыскивая слова и пытаясь донести до дочери какие-то истины взаимоотношений мужчины и женщины, но Аня даже не делала вид, что слушает. Слезы кончились. Остался бессмысленный взгляд в никуда и твердая решимость в искренности своего, так и непонятого
*
Вадим рос заласканным, если не сказать избалованным, ребенком. Его мать – Марина Вадимовна – родила ребенка поздно, можно сказать, на излете своей женской доли… Ей было уже за сорок, и неожиданную задержку она приняла за начало климакса. Визит к врачу откладывала, списывая быструю утомляемость и отсутствие месячных на первые признаки женского физиологического увядания, и если бы не старшая дочь, сама уже будучи беременной к тому времени, не настояла на посещении матерью гинеколога, то та бы, наверное, долго еще не решилась.
Старшей дочери в ту пору уже исполнилось двадцать два. Она успела выйти замуж, защитить диплом и забеременеть. Она-то и сказала матери:
– Слушай, у меня такой хороший врач. Давай я тебя запишу.
Та вроде бы отказывалась, а потом вдруг сама попросила:
– Запиши! Что-то у меня не то…
– Что, мам?
– Да сама не пойму. Для климакса вроде бы рано… А с другой стороны, кто его знает, когда для него время. У кого-то в тридцать пять все заканчивается, а у иных и после пятидесяти все нормально.
– Мам! Ты не теоретизируй, а проконсультируйся!
Марину Вадимовну консультация ошеломила. Врач констатировала четырнадцать недель беременности на фоне нормального женского здоровья. То есть все анализы хорошие, можно смело рожать. Единственный совет – кесарево, поскольку женщинам в возрасте после сорока, как правило, это показано. Волноваться нечего, причин для беспокойства нет никаких, только обязательны плановые посещения женской консультации, повышенное внимание к себе и соблюдение режима питания.
Марина Вадимовна шла домой не то что в недоумении, а чуть ли не в шоке. Она то и дело останавливалась, хватаясь за голову, и даже присела на скамейку, проходя по какому-то скверу. Ни на какие скамейки раньше она не садилась. Такая резкая остановка движения была для нее нонсенсом. Всегда стремительная, активная, она, не зная сомнений и усталости, летала по жизни. Все дни у нее были четко спланированы и переполнены делами: работа, бассейн, библиотека, магазины, домашнее хозяйство.
Бассейн – два раза в неделю – это по жизни. Она с детства любила плавание и даже выступала на институтских соревнованиях, всегда занимая призовые места… Библиотеку посещала раз в неделю обязательно, даже если не успевала прочесть взятую в прошлый раз книгу. Могла посидеть в читальном зале, пролистывая журналы или намечая наперед, какую книгу возьмет в следующий раз.
Домашнее хозяйство также находилось под ее неусыпным контролем. Она не помнила случая, чтобы в доме кончились соль или кофе. Или чтобы не оказалось стирального порошка или запасного рулона туалетной бумаги. Всегда все предусмотрено, все четко скоординировано. Где уж при таком режиме найти время для неспешной прогулки или сидения на скамейке? Это вообще не про нее и не для нее.
И в интимной жизни все определено у них с мужем. За долгие годы совместной жизни – один-два раза в неделю супружеская близость. Не по расписанию, конечно. По желанию. Хотя желание, видимо, тоже возникало уже по заведенному графику. И если вдруг по какой-то причине контакта не было неделю или больше – командировка у мужа или что-то еще, тело начинало томиться, мысли крутились вокруг да около, и Марина отдавала себе отчет, что хочет секса, ждет его и стремится в объятия мужа. Она довольно часто выступала инициатором близости с мужей, чем глубоко радовала его. Вопросы предохранения тоже были решены давным-давно. Марина пила таблетки, периодически делая перерыв, как это предписывалось фармацевтами, и никогда никаких сбоев не происходило.
В этот раз, видимо, перерыв между приемами лекарств затянулся, и Марина, как она уже потом поняла, пропустила лишний месяц, в который все и случилось.
Представить себе столь разительные жизненные перемены, которые неизбежно несло возможное рождение ребенка, Марина не могла. У нее прекрасно отлаженная и милая сердцу жизнь, они с мужем только что выдали дочку замуж… Можно наконец-то целиком и полностью погрузиться в собственную жизнь, заниматься собой, мужем, позволяя себе отдых, расслабления, путешествия… А тут вдруг – четырнадцать недель!