Первомай

Ромов Дмитрий

Когда я вернулся в отдел, Вотруба сразу замахал мне рукой.

— А вот Жаров как раз пришёл, — сказал он и протянул мне трубку.

— Слушаю, Жаров.

— Ну, наконец-то. Я уж думала, ты от меня бегаешь.

— Элла, друг мой, ты почему не на занятиях?

— Ты прям, как мой папаня. Одни занятия на уме. Ты чем там занимаешься, что тебя не найти целый день?

— Работа напряжённая, — усмехнулся я. — Снабжаю родное предприятие, дел много.

— Понятно… Чем снабжаешь?

— Да, разным. А ты меня

интригуешь. Целый день мне звонишь, чтобы узнать в чём заключается суть моей работы?

— Почему целый день? — немного обиженно возразила она. — Третий раз всего…

— Нет, мне приятно, конечно, но хотелось бы знать, есть ли какая-то причина. Может быть, что-то случилось?

Она фыркнула и голос её зазвучал немного сердито:

— Какая причина? Нет никакой причины. Просто так позвонила.

— Ну… здорово. Мне очень приятно тебя слышать.

Я подумал, что мои романтические интересы простёрлись невероятно широко. Причём, за очень короткий промежуток времени они распространились от юных студенток-медичек до матёрых начальниц отделов, включая, молодых рабочих и аспиранток. А при некоторой удачливости — ещё и дипломированных врачих.

Впрочем, шутки шутками, а нужно было заниматься делом. Можно подумать, чья-то всесильная рука перенесла меня сюда только для того, чтобы я наслаждался молодостью и крутил амуры.

— Когда ты снова в Москву приедешь? — спросила Элла, нарушая повисшую паузу.

— Ох, даже и не знаю. Когда начальство снова решит бросить меня в бой.

— И когда это будет? Ну… примерно, хотя бы…

— Никогда! — раздался вдруг в трубке злой и будто бы простуженный мужской голос. — Что за ахинея?! Ты почему не в институте?!

— Папа! Ну, что ты делаешь?! Повесь трубку!

Упс! Отец, блюдущий нравственный облик своей дочери, вклинился в разговор, сняв, судя по всему, трубку параллельного телефона.

— Мне по делам звонить надо, а она тут чирикает целый день! Дурака валяет! Ну когда же ты приедешь, ну когда же? Тьфу! Александр, что за дела?! Ты же взрослый парень, а ведёшь себя, как… я не знаю!

— Яков Михайлович, как поживаете? Рад вас слышать. Вы простудились что ли?

— Так, всё, заканчиваем шуры-муры! Мне по работе звонить надо!

— Было приятно поболтать. Всех благ. Выздоравливайте. Элла, слушайся папу.

Я пожал плечами и вернул трубку Вотрубе.

— За личные разговоры можно и по ушам схлопотать, — кисло улыбнулся он. — От начальства.

— Так, мне отчёт надо напечатать, — проигнорировал я его замечание. — Где, как думаешь?

— Отнеси в машбюро.

— Нет, это долго. Какие ещё варианты?

— Никаких, если ты, конечно, сам не умеешь печатать. Тогда можешь в комитете комсомола или в профкоме, ты же там состоишь…

— Сам не умею, — помотал я головой. — Ну, то есть одним пальцем натыкаю, конечно. Только это мне на неделю работы.

—

Лариску Журкову попроси. Она вроде умеет. Но только просто так не станет.

— Это что за Лариска?

— Ты чё?! — воскликнул он таким тоном, типа, кто не знает Любочку, Любу знают все. — Из комсомола! Вы же на дискотеке отрывались, забыл?

— Ах, ну да, ну да.

Я сел за свой стол и призадумался. Интересно как. Вот ещё и Лариска. Надо к ней наведаться и проверить машинку. Но лучше найти такую, чтобы связь со мной было вообще невозможно установить. А если я отжигал с девицей на дискаче, то связь вполне очевидна, хотя и не в том смысле…

На моём столе была навалена целая куча папок. Подшипники, волокно, электродвигатели, резинотехнические, спецодежда, солидол. Да, разбираться тут и разбираться… Лучше бы по линии профкома двигаться… понятнее было бы… Зато здесь возможности командировок. Узбекистан, Белорусия, Воронеж, Ростов и ещё множество других городов. И в каждом из них были интересующие меня события.

Честно протупив не меньше часа над бумагами, я поднялся и начал собираться домой.

— Ты куда это? — заинтересовалась дама с химией за столом напротив.

— Больничный у меня, постельный режим.

Все коллеги повернулись ко мне.

— Товарищи, вчера я ударился головой и теперь не могу вспомнить некоторые вещи. Так что если столкнётесь с тем, что я плаваю во вполне понятных и простых вещах, не удивляйтесь, пожалуйста. Это не заразно и, как надеется врач, скоро пройдёт. Всех вам благ. Постараюсь завтра прийти снова.

— Я бы тоже хотел всё забыть, — сказал немолодой дядька, оторвавшись от бумаг и тут же снова опустил голову.

Но не успел я выйти из помещения, как в отдел заглянула немолодая дама, нескладная и немного неопрятная.

— Жаров, собрал? — прямой наводкой направилась она ко мне.

— Чего?

— Издеваешься? — неприятно удивилась она. — Я тебе ещё неделю назад велела собрать! Вчера последний день был. Ты собрал или нет?

— У него память отшибло, — радостно сообщили коллеги.

— Какую память, товарищи! Вы издеваетесь что ли? У нас в фонд мира сбор. Жаров, опроси товарищей, пусть сообщат, кто и сколько заплатил, если ты своей головой не помнишь. Товарищи, давайте, подходите, диктуйте ему.

— А деньги-то где? — поинтересовался я.

— А вот и причина потери памяти! — мгновенно установила истину моя соседка с химией.

— Естественно! Где наши кровные никто и не вспомнит теперь.

— Да как вам не стыдно, вы же не сдавали!

— Это я не сдавала? Я за себя пятнадцать копеек, и за Рябушкину сдавала!

— За какую Рябушкину, она не из нашего отдела! Это за газету было!

— Жаров! Завтра профком! Чтобы деньги были, ты понял меня? С каждого, ясно тебе? По рублю! И от вас на ДНД два человека на этой неделе!