Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
У него плохой сон, он потеет, ему снятся кошмары. От этого он писается во сне, и ему страшно стыдно. А днем его измученный за ночь рассудок устает еще сильнее, и он совершает новые ошибки.
Подвал приводит его в ужас, который с каждым разом становится все сильнее, все невыносимее.
Конечно, чудовища – это всего лишь обломки старой мебели, а тянущиеся к нему кости – ржавая сетка железной кровати. Но страх не отпускает его. Страх пустил глубокие корни в сознание мальчика, и его уже никогда не выкорчевать оттуда.
Джоул понимает, что ему страшно, потому
Не праведник.
Санта-Барбара
Фэрчайлды устроили вечеринку, на которой они представили маму и папу своим живущим в Санта-Барбаре друзьям.
Около пятидесяти гостей собрались на берегу искусственного озера с белоснежными лилиями и грациозными фламинго.
Птицы двигались неторопливо, словно изящные, элегантные женщины. У них были нежно-розовые перья (самый модный цвет тогда) и длинные гибкие шеи. Каждый из приглашенных посчитал своим долгом отметить, что они просто великолепны.
Мистер Фэрчайлд (дядя Макс) был владельцем компании по производству пластмасс, а пластмассам, говорил он, принадлежит будущее. Миссис Фэрчайлд (тетя Моника) была блондинкой, и притом очень красивой, да еще и англичанкой.
А кроме того, у Фэрчайлдов был заросший душистым жасмином бельведер, [23] летний домик, площадка для игры в крокет и теннисный корт, где Маргарет Фэрчайлд учила Иден владеть ракеткой. Маргарет было одиннадцать лет, на два года больше, чем Иден. [24]
23
Здесь – отдельная небольшая постройка на возвышенном месте.
24
Ошибка автора: как говорилось выше, Иден родилась в сентябре 1952 года, следовательно, в декабре 1959 года ей было семь лет. Далее в книге также встретятся отдельные неточности, касающиеся возраста героев романа и времени происходивших с ними событий.
Если не считать фламинго, Фэрчайлды были весьма консервативными людьми, а временами даже скучными. Мама называла их парой зануд. Однако папа говорил, что, если бы их удалось немного расшевелить, Фэрчайлды могли бы стать их лучшими друзьями в Санта-Барбаре.
Ведь пройдет совсем немного времени, и они переедут сюда жить.
С прошлой осени строительство шло полным ходом, и наконец можно было видеть очертания будущего дома, а не просто голые стены да пустые оконные глазницы, составить о нем реальное представление. Папа уже вступил в местный яхт-клуб и купил место в гавани, куда поставил свою яхту.
– Итак, значит, через месяц ты едешь в Европу, Иден, – сказала тетя Моника, передавая девочке кусок торта.
Откусывая угощение, Иден кивнула. И мама, и папа, и тетя Моника, и дядя Макс – все стояли, окруженные
– Ты, наверное, ждешь не дождешься этой поездки. А какой маршрут?
Так как Иден понятия не имела, что такое маршрут, вместо нее ответил папа:
– Париж, Венеция, Рим, Барселона, Лондон.
– Какая прелесть! Настоящее большое европейское турне. Вы получите массу удовольствия.
– А сколько лет Иден, восемь?
– Мне девять!
– Думаете, ей будет интересно? – спросил дядя Макс.
– Уж развлекаться-то Иден всегда готова, – ответил папа. – В Испании мы собираемся присмотреть кое-что для нашего нового дома. Антиквариат, картины, керамику. Посмотрим, что удастся приобрести. Все зависит от цен.
– Держу пари, мамочка тебя там совсем разбалует, – обратился к Иден дядя Макс.
Пожилой человек по имени Хауэлл Карлисл, который был профессором каких-то наук в каком-то университете, задал маме вопрос:
– Когда вы уехали из Испании?
– В 1945 году.
– Значит, вы были там во время гражданской войны?
– Да.
Хауэлл Карлисл взял из папиного кожаного кисета щепотку табака, забил его в трубку, раскурил.
– Вы были в зоне военных действий?
– Ну, не как Доминик, который на истребителях участвовал в сражениях над Тихим океаном. Но и у нас были ожесточенные бои.
Жена профессора, румяная женщина с обвислым, как у индюшки, подбородком, округлив глаза, подалась вперед.
– Вы видели настоящие сражения?
Мама опустила глаза в свой бокал с шампанским.
– Я видела, как умирают люди, если вы это имеете в виду.
– Вы потеряли кого-нибудь из родственников? – спросила тетя Моника.
– Думаю, в Испании нет ни одной семьи, не потерявшей в той войне родственников.
– О, дорогая, – сокрушенно воскликнула тетя Моника. – Я не знала. Простите.
– Как я понимаю, ваши близкие погибли от рук красных? – задал вопрос дядя Макс.
Мама чуть заметно улыбнулась.
– Нет, – ответила она. – Так уж получилось, что их убили люди Франко.
Повисла неловкая пауза. Затем дядя Макс чопорно произнес:
– Да-а. А я и не знал, что ваша семья была на другой стороне. Я полагал…
Мама сделала маленький глоточек шампанского.
– Мои родственники были на обеих сторонах. Как, впрочем, и в большинстве испанских семей. Но мои ближайшие родные были республиканцами.
– Республиканцами? – переспросил кто-то.
– Она хочет сказать – коммунистами, – поправил Хауэлл Карлисл.
– Ну, уж если быть совсем точным, анархистами, – заметила мама.
– Вот так-то, Макс. Ты знакомишь своих друзей с кровожадной пламенной революционеркой, – засмеялся папа. – Интересно, что теперь будут говорить в клубе?
Дядя Макс хохотнул и уставился на маму.
– Что ж, – твердо сказала тетя Моника, – лично я никогда не любила Франко. Он маленький напыщенный фашист. И не смотри на меня так, Макс. Он ничуть не лучше, чем Гитлер или Муссолини.
– Кем бы он ни был, – хмурясь, проговорил дядя Макс, – он вовремя встал на пути большевизма.