Первые шаги
Шрифт:
Аксюта, опираясь о топчан, приподнялась и смотрела на него широко открытыми глазами, в которых отражался отблеск маленького пламени лампы.
— Так и Палыч сказал на прощание народу! — воскликнул Андрей. — Учи, Гурьич, как нам дальше правду нести. Богачи увидят, что и без Палыча будем жить по его слову: за двух, что заковали, двадцать будет.
— Ложитесь, отдохните! Обо всем поговорим завтра. Кто хочет бороться, тот должен силы беречь, — сказал Антоныч.
— А папане с Кирюшей помочь нельзя? — тихо спросила Аксюта.
Слесарь вздохнул.
— Завтра
Демьян, приехав к брату, сразу рассказал, как Нехорошко и их отец потопили Палыча с Кириллом, и о том, что их заковали.
— Братуха, помоги им! Стыд на нашу голову, — говорил он, просительно глядя на Павла.
Тот долго молчал, что-то обдумывая. Потом заговорил, медленно, видимо взвешивая каждое слово:
— Что отвез сам и не дал бить, то хорошо сделал. Тебе в селе жить — не будут волками глядеть дружки Федора, а то еще и красного петуха могли пустить. Матвея трогать не будем — за все дела отцу отплатил, забудет теперь про Наталью думать… А им помочь… как поможешь? Дело политическое, Демьян! Сам говоришь, что Палыч сознался — думками с большевиками был. Хоть сейчас и подсунул листовки Николка, да, видно, раньше-то они у него были…
— Ну и что ж? Пускай были, да ведь плохому Федор не учил, значит и листки правильные, — перебил его Демьян.
— Пусть начальство разбирается. Большевики — они ведь против богатых идут, против нас, значит, — твердо закончил Павел и другим тоном осведомился: — А Аксинья Федоровна не приехала?
— Приехала, — буркнул Демьян, не поднимая головы.
Опять у него зашевелились новые, пока непонятные мысли. Обидным ему показалось отношение брата не только к арестованным, а и к нему самому: не из расчета кланялся Федору, а брат вишь как повернул, будто он хитрил.
«Вот кабы в город Аксюта переехала, — думал Павел, не сознаваясь, зачем это ему надо. — Устрою ей свидание, да пусть их раскуют и… поскорей отправят подальше. Денег не пожалею», — внезапно решил он.
— Ну ладно, Демьян, попытаюсь завтра помочь, чем сумею. Может, и свидание устрою. Только где она?
Демьян обрадованно взглянул на брата.
— Они с Андреем пошли ночевать к слесарю, что учил Андрея, где-то возле постоялых дворов.
Павел, постоянно ездивший к Ачкасу, сразу вспомнил маленькую избенку с вывеской «С. Г. Катков — слесарная мастерская». Найти нетрудно.
— Пойдем, братуха, ужинать, Зина давно дожидается, — предложил он весело.
…На следующий день судьбой арестованных занимались двое — присяжный поверенный Трифонов и купец Павел Мурашев. Аксюта и Андрей после разговора с Дмитрием пошли в жандармерию, сами не зная зачем. Хотелось быть ближе к дорогим людям. Полагутин сел на камень, а Аксюта, прислонившись к забору, с тоской глядела на двери, за которыми сидят закованные отец и ее Кирюша.
Они не заметили, как подкатила к крыльцу коляска
У Аксюты развязался платок и почти свалился с обвитых дважды вокруг головы кос, на бледном лице глаза, блестевшие от слез, казались огромными, и Павлу Аксюта показалась в десять раз краше, чем была раньше.
Соскочив с коляски, он с видом глубокого сочувствия подошел к ней.
— Аксинья Федоровна, Андрей Денисович, здравствуйте! Горе-то какое! — говорил мягко, соболезнующе Павел, напоминая тоном своего отца. — Пойду сейчас к начальнику. Может, чем помогу Федору Палычу и Кирюше…
Аксюта при последних словах Павла встрепенулась, в глазах ее мелькнула мольба. Полагутин смотрел недоверчиво, но подумал: «Поди, Демьян упросил».
— Вы не уходите, может, еще свидание выпрошу.
Павел быстро направился к крыльцу. Больше он не мог стоять возле Аксюты: еще заметит его волнение, а это сейчас некстати — оттолкнешь сразу.
— Что это вы так побледнели, Павел Петрович? — приветливо спросил его начальник жандармерии, вставая навстречу.
Павел выхватил из кармана толстую пачку радужных и бросил на стол.
— Раскуйте сейчас эту сволочь, дайте сегодня да завтра свидание ей с ними, а потом на тройках в Омск, за мой счет. Пусть из Омска напишут, как хорошо с ними обращались, а там загонят к чертям на кулички навсегда!
Хозяин кабинета бумагой закрыл кредитки, потом, улыбаясь, поглядел на гостя.
— Что это вы, господин Мурашев, о большевиках очень беспокоитесь? — спросил он насмешливо, хотя сразу понял, в чем дело. Проходя мимо Аксюты, он сам залюбовался заплаканным лицом жены большевика.
— Моя прежняя любовь! Деньгами ее не укупишь, — через силу вымолвил Павел, еще больше бледнея.
— Не волнуйтесь, Павел Петрович! Все сейчас же сделаем, как вы просите. Выпейте воды, успокойтесь и идите порадовать красотку. Обоих к ней выводить?
— Да! Отец и муж, — шепотом выдавил из себя Павел. — Иначе нельзя!
Вскоре арестованные были в приемной.
— Будете присутствовать при свидании. Передачу осмотрите, говорить не мешайте, но слушайте внимательно. Только рядом не торчите, — приказал начальник жандарму.
Тот отошел.
— Дайте свидание и зятю Карпова, чтобы не догадались, — сказал Павел. Он немного успокоился. — Снеди я пришлю.
Выйдя из помещения, младший Мурашев с сияющим лицом направился к Аксюте и Андрею.
— Кое-чего добился: цепи сняли и вам свидание разрешили до отправки. Следствие будут в Омске вести, — сообщил он.
— Спасибо, Павел Петрович! — опуская длинные ресницы, промолвила Аксюта.
— Эй, там, идите на свидание! — послышался голос жандарма.
— Передайте от меня поклон Федору Палычу и Кириллу. Не разрешили мне зайти. Сейчас привезут передачу. Все, что можно, сделаю для облегчения, — сердечно проговорил Павел и, поклонившись землякам, пошел к коляске.