Первые шаги
Шрифт:
Одна Савина, уверенная в силе миллионов мужа, из кокетства позволяла себе иногда вольнодумничать. Муж выслушивал ее с насмешливой улыбкой.
Он видел и атаку жены на Сергея Сонина и даже с интересом наблюдал за всеми перипетиями борьбы, уверенный в том, что Калечка, как всегда, только развлекается. Но он ошибался. Холодность Сергея, не поддававшегося ее чарам, злила Калерию, она прилагала все усилия, чтобы отнять у Даши мужа.
Калерия Владимировна сначала роскошными нарядами и кокетством соперничала с Дашей, одевавшейся, по совету мужа, просто, но с большим вкусом. Убедившись, что Сергей предпочитает скромное
Встречаясь с Дашей Савина в присутствии Сержа обязательно сажала молодую женщину рядом с собой. Или, ласково обняв ее за талию, прогуливалась с ней по гостиной, подчеркивая, что стройностью фигуры она не уступает Даше.
Наивная Даша принимала хитрость соперницы за выражение искренней дружбы, привязалась к ней и часто, разговаривая с мужем, восторгалась своей покровительницей.
Сергей насквозь понимал тактику бывшей любовницы, но не охлаждал восторгов жены. Пусть побольше научится от Савиной верховодить и умению быть всегда обаятельной. Придет время, когда они с тестем обгонят капиталами Савина, тогда не Калерия, а его Даша будет первой в петропавловском обществе.
Он постепенно проникался спесью своего тестя и не в шутку хотел в будущем схватиться с Савиным. Семен Данилович был доволен своим зятем и будущим наследником.
Разгуляеву с зятем уже два раза удалось перейти дорогу сопернику. Помогло то, что Дорофеев уже не был больше управляющим у Савина.
Дорофеев прошлой осенью женился на дочери Никонова, средней руки купчика, получив за своей Марьей сто тысяч приданого, да своих вдвое более того прикопил. С таким пустяковым капиталом он вздумал стать компаньоном своего хозяина.
— Да ты что, Никита? Белены объелся или как? — ответил ему взбешенный Савин.
Тот немедленно попросил расчет. Он-то и сговорил доверенного Самонова Акима Мурашева перейти к Разгуляеву. Куртаж за то взял немалый, но помог заключить форменный договор с акмолинским миллионером. Пришлось и Акиму Петровичу за то кое-что подкинуть, но не жаль: тысячные отары овец да гурты скота каждый раз сдает, а сколько красного товара забирает! Но главное — то дорого обиженному Разгуляеву, что Савин, узнав про измену Акима, прямо взбесился от злости.
Семен Данилович первый в семье понял цель «фокусов» Калерии Владимировны.
Запершись в кабинете один на один с зятем, он строго спросил:
— Чего это тебе Калерия глазки строит? Аль раньше что было?
Тот понял, что надо отвечать правду, коль не хочет доверие тестя потерять.
— Она ведь гулёна! И со мной, пока у них жил, было, и с Коломейцевым трепалась, а теперь опять на меня глаза пялит, — ответил он нарочито грубо, не опуская взгляда перед тестем.
— Та-ак! — протянул Семен Данилович и вдруг оглушающе захохотал. — Учил тебя, как ко мне в зятья попасть… а того, что сам давно рогатым быком разгуливает, того и не знает! — бросал он между взрывами хохота. — Ай да Сидор Карпыч!.. Нет, купчихи так не делают, — торжествующе произнес он, успокаиваясь, и вспомнил, как низко ставил перед Калерией Владимировной свою Секлетею. Его жена честная, да и неглупа, умнее многих повела себя, когда горе с Дашей
— А чего ты Даше не скажешь, зачем эта барыня трется возле нее? — спросил он вдруг подозрительно.
— Зачем Дашу беспокоить, папаша? Я так считаю: пусть Даша учится господским манерам да обхождению, пока сама не поймет эту птицу…
Семен Данилович молча выслушал, потом, видимо поверив, улыбнулся и хлопнул зятя по плечу.
— Молодец, Серега! Будто и впрямь мой сын!
Как-то Секлетея Наумовна спросила мужа:
— Отец, ты ничего не замечаешь? — и повела глазами на Савину, сидящую в переднем углу.
Калерия нашла себе дело у Разгуляевых — учила Дашу петь. Сейчас шел урок. Сергей стоял, опершись на черную глянцевитую крышку рояля, и с довольной улыбкой смотрел на поющую жену.
— Давно заметил. И с Сергеем о том говорил, — шепотом ответил Семен Данилович. — Не подавай виду. Умен парень! Хотел над нами посмеяться Сидор Карпович — не вышло, а мы уж посмеемся, так посмеемся: краля его весь город смешит!
Секлетея Наумовна несколько времени наблюдала за группой у рояля и, по-видимому успокоившись, облегченно вздохнула и вышла из гостиной.
В Петропавловске было много купеческих кожевенных заводов, их породила меновая торговля с кочевниками-скотоводами. Заводы начинались верстах в трех от подгорной части города и тянулись далеко вдоль Ишима.
Условия работы на купеческих предприятиях были вообще тяжелые, но особенно «каторжные» на кожевенных. На таких заводиках рабочий день длился зимой и летом по четырнадцать — пятнадцать часов; сухой кусок хлеба кожевники ели урывками возле грязных, вонючих чанов — установленного перерыва на обед не полагалось.
Только горькая, беспросветная нужда загоняла людей к скаредным купчишкам, вытягивающим все жилы у рабочих. К ним приходили неграмотные, темные, забитые крестьяне — переселенцы из России, не нашедшие ни земли, ни воли в Степном крае. Растеряв последнее, они превратились здесь в нищих, ютились в солдатской слободе, по нескольку семей в одной землянке. Дети их просили «кусочек христа ради», жены стирали по четвертаку в день и еще радовались, когда находился такой заработок.
Отупев от тяжелой работы и от бесконечных забот о куске хлеба, кожевники не участвовали ни в забастовках, ни в демонстрациях. О них-то и шел разговор между членами комитета подпольной организации, собравшимися в квартире Хасана Сутюшева.
— Кожевники на заводиках Зеленкова и его двух соседей находятся в таких кошмарных условиях, что теряют человеческий облик, — говорил Валериан Касаткин.
— Я там десять лет работал, без ног остался. Зимой и летом в воде стоял, — поддержал его Хасан, приподнимаясь на локтях, и жестоко закашлялся.
— Мы должны помочь кожевникам вырвать у купцов хотя бы мало-мальски человеческие условия, — взглянув с тревогой на Хасана, продолжал Касаткин. — Но дело не только в этом. Реакция совсем обнаглела. Нас считают похороненными. Многие из рабочих так напуганы беспрерывными арестами, что потеряли надежду на лучшее. Вы понимаете, какое впечатление произведет забастовка кожевников, самых забитых, робких, особенно когда бастующие добьются победы.