Первые шаги
Шрифт:
Бейсен уже успел всем «по секрету» сообщить, что Сатай с русским гостем едут на Кару-Нуру. К юрте братьев собралось множество людей. Они желали отъезжающим благополучного пути, приглашали Мокотина:
— Еще приезжай к нам, друг! Почему уезжаешь?..
Многие говорили, что Бостан, вернувшись, будет жалеть — без него уехал Макота.
Трофим шутя отвечал, что едет поискать себе жену. Казахским языком он владел в совершенстве.
Выехав из аула, путники трусцой двинулись по дороге на Кара-Нуру, но когда юрты затерялись в степи,
— Андрюша! Знаешь, что мне хочется? — ласкаясь к мужу, говорила Ольга.
Был воскресный день, они только что закончили неторопливый праздничный завтрак.
— Если скажешь, обязательно узнаю, — смеясь, ответил Андрей.
Он лежал на диване, согнув левую руку, правой ощупывал крепкий комок мускулов и, отвечая, не обернулся к жене. Ольгу его смех обрадовал, но она с деланно рассерженным видом принялась трепать русые кудри мужа, приговаривая:
— Вот тебе, вот тебе, невежа! И взглянуть на меня не хочешь…
— А, ты так! — Андрей быстро вскочил и, подхватив жену на руки, высоко поднял ее.
— Андрюша, уронишь! — закричала Ольга, притворяясь испуганной.
— Проси прощения, а то целый день будешь висеть под потолком, — пугал жену Андрей, но тут же сел на стул и, не выпуская ее из рук, спросил: — Так чего же моя Олечка хочет?
— Пойдем гулять на поляну… Может, мы там твоих друзей встретим. Я хочу познакомиться с ними, и… зайдем в киргизские бараки, — прошептала Ольга, спрятав лицо на груди мужа.
…Нелегко и не сразу Олечка Костенко пришла к решению познакомиться с друзьями мужа — простыми шахтерами и даже… казахами. Многое ей пришлось пережить, по-новому осмыслить.
На Успенский рудник родители привезли Олю, когда ей исполнилось четырнадцать лет. В родном городе она успела окончить только трехклассную приходскую школу. На новом месте учиться дальше было негде. Первое время отец еще пытался заставлять девочку читать, но интересных книг ни у кого из рудничных не нашлось, да и сам он был не из начитанных, а про мать и говорить нечего.
Мать считала, что грамоты дочери за глаза хватит, и заботилась лишь о том, чтобы Оля к хозяйству приучалась, да готовила для нее приданое.
— Не успеем оглянуться, как невестой станет. Только бог жениха хорошего послал бы! — вздыхая, говорила она мужу. Женихов-то пока и не предвиделось подходящих.
В шестнадцать лет Ольга и сама начала смотреть на молодых людей как на будущих женихов, научилась несложному кокетству, наряжалась — в общем стала барышней.
Следуя примеру родителей и окружающих, Ольга считала за людей лишь тех, кто дослужился хотя бы до мастера, встречаясь с шахтерами, гордо отворачивалась, а рабочих-казахов называла презрительной кличкой, как делало и большинство привилегированных жителей поселка.
Прошло еще два года — девушке
Красавец шахтер, смелый, веселый, произвел на нее двойственное впечатление: она возмутилась его отношением к отцу и любовалась им. Таких Ольга еще не встречала.
Когда после забастовки Лескина, по распоряжению Фелля, назначили мастером, фельдшер сказал:
— Этот далеко пойдет, я сразу заметил. Надо только, чтоб от прежних товарищей держался подальше.
Ольга решила, что именно она поможет новому мастеру выйти в люди, и стала искать встреч с Андреем. Молодой мастер стал своим человеком в доме Костенко, а вскоре — и мужем Ольги.
Первые месяцы после свадьбы молодые жили дружно. Андрей все ближе сходился с кругом, излюбленным Костенко, почти перестал заходить в бараки… Идеал мещанского счастья Ольги, казалось, был близок к осуществлению.
И вдруг все рушилось. Андрей стал пить, буянил и оскорблял жену, даже бил, а трезвый ходил мрачный, чем-то удрученный.
Сначала Ольга старалась скрыть от родителей нелады с мужем: она успела его по-настоящему полюбить. Но пьяные дебоши Лескина стали известны всем, о них заговорили в поселке.
Мать Ольги заливалась слезами, горюя о загубленной жизни дочери, сам Костенко клял «хама, ворвавшегося в приличную семью», но только за глаза: он по-прежнему боялся Андрея.
Все попытки Ольги узнать, что случилось, разбивались о неприязнь, с какой к ней теперь относился муж. К тестю и другим мастерам он перестал ходить, хотя и к прежним друзьям тоже не шел; пил один, мрачный, раздраженный. Жена молчала и много думала, пытаясь понять, что же разбило их счастье.
Тяжелая полоса в жизни послужила молодой женщине первой настоящей школой.
Ольга научилась размышлять, наблюдать, сравнивать. Сидела она дома одна — Андрей был на работе или бродил за поселком пьяный, подруги про нее забыли.
«Идти к родным — опять слезы матери, ворчанье отца. К знакомым — услышать ядовитые намеки по адресу мужа… Куда, к кому и зачем идти? — думала Ольга. — Никто за другого не заступится, не поможет в беде, а еще толкнет, как нас сейчас с Андреем уже толкают, топят…»
«А ведь у рабочих не так», — размышляла Ольга, вспомнив, как грозно требовал Андрей, чтобы ее отец шел в барак помочь ушибленному казаху. Потом пришел на память бывший штейгер Петр Михайлович — она еще одно время мечтала выйти за него замуж, — Топорнин с рабочими пошел во время забастовки, к нему тогда и еще мастера присоединились…
«Почему же у нас считают, что водить знакомство с рабочими стыдно? Может быть, Андрей был бы прежним, если бы его друзья, которых он хотел тогда пригласить на свадьбу, бывали у нас?» — в тяжелом раздумье спрашивала себя Ольга.