Первые шаги
Шрифт:
— Ишь обрадовался, лопоухий, что раскумекал, — проворчал рябой.
— Спроси про другую дорогу, — приказал ему начальник.
Тот послушно перенес плеть на Карагандинскую дорогу и опять заорал:
— Нельды?
— Ие, ие, Нельды! [13] — с огромной радостью подтвердил Бостан. Враги обмануты, он был хитрый, как лис!
— Радуется, дурень, а не знает, что, может, к своему дружку указал… — начал было рябой.
Но начальник, как верно определил Бостан, ибо это был господин Нехорошко со своим верным слугой Миколкой, на него прикрикнул:
13
Да,
— Придержи язык! Степь имеет уши. Садись, поехали.
Грозный начальник был в прескверном настроении. Столько времени ловит этого Мокотина, наконец Николка установил, в каком роде скрывается бунтовщик и что аул стоит возле Нельды, и такая глупость! Понадеялся, что знает дорогу, ездил везде ведь, но зимой, а летние дороги совсем другие. Этот рябой болван тоже стал на развилке и не знает, куда ехать…
Уже сев в дрожки, уездный оглянулся на казаха. Тот, оскалив улыбкой белые зубы, закивал головой, крича:
— Кош! Аманбол! Джолын болсын! [14]
— Чему радуется дурак? До чего глупы эти «дети природы»! А Мокотин хочет из них революционеров сделать! — бросил с усмешкой уездный.
Николка захохотал: начальник пришел в хорошее настроение, надо поддержать…
Но тонкий слух охотника уловил отдельные слова из сказанного и главное: «Макота». Он все понял. Пусть ищут в Караганде Макоту!
Сдерживая нетерпение, Бостан ехал трусцой, пока долетал стук колес, потом пустил повода, наклонился к луке и тихо свистнул. Каурый взвился и наконец показал, чего он стоит. Подобно стреле, пущенной из лука, конь летел прямиком по степи к родному аулу, широко раздувая ноздри. Хозяин время от времени подбадривал его свистом: через три часа друг Макота получит бумагу, все услышит и будет хвалить его, умного и хитрого жигита. «Тот, Акшаш, Макота, Вана казахов любят, не скажут „глупые дети“», — думал радостно Бостан.
14
До свидания! Здоровым будь! Счастливого пути!
На закате Каурый донес своего хозяина до жайляу рода Куандык, к которому принадлежал и Бостан. Солнце уже наполовину скрылось за линией горизонта, но огненные пучки лучей еще захватывали полнеба. В летнем ауле шумно кипела жизнь. Возле юрт, под котлами, горели огни, пока неяркие, малозаметные. Женщины доили коров и коз, звеня струйками молока о ведра. Кобылиц уже подоили.
Общий шум увеличивали дети. Смуглые, будто вылитые из бронзы, мальчики боролись в обхват, перетягивали друг друга на палках; некоторые бегали, ловили жеребят, провожая косяк кобылиц на ночевку, с криком, радостным визгом, а иногда и с громким плачем.
Только возле богатой белой юрты, стоящей на самом берегу озерца, они не осмеливались носиться под ногами взрослых. Там на кошмах, расшитых орнаментом, сидели важные аксакалы, и шла чинная беседа, запиваемая пьянящим кумысом.
И Бостан тоже не поехал в ту сторону. К становищу он подъехал шагом, замешавшись в табуне кобылиц, не привлекая ничьего внимания. Соскочив с коня у крайней юрты, жигит снял седло и, потрепав по шее жеребца, отпустил его в степь, потом осторожно оглянулся вокруг.
— Апа! Тамыр кайда? [15] — спросил он пожилую женщину, хлопотавшую возле костра.
Она показала рукой на ближайшую юрту.
Низко нагнувшись у входа, Бостан пролез внутрь юрты. Возле низенького круглого столика, полулежа на раскинутой серой кошме, двое мужчин играли в шашки. При входе Бостана один
— Бостан! Где задержался? Второй день ждем тебя, — живо говорил он, пожимая обе руки юноши. Был он среднего роста, широкоплеч, и в его быстрых, четких движениях чувствовалась военная выправка.
15
Друг где?
— Макота, друг! Вот письмо от Акшаша… — начал Бостан, вытаскивая из-за пазухи серый конверт.
Но Мокотин перебил его.
— От кого, от кого? — смеясь, спрашивал он. — Акшаш! Неплохо! Значит… мой приятель получил уже казахское прозвище. Ну ладно! Давай письмо от Акшаша…
Бостан, смутившийся от неожиданного смеха друга, подал письмо.
— Только читать потом, вперед слушай, — предложил он и рассказал о своей встрече в степи.
Мокотин и третий собеседник, Сатай, старший брат Бостана, слушали его с серьезным вниманием, иногда переглядываясь. Но когда Бостан, образно описав путников, дословно передал их разговор между собой и с ним и то, как они, спеша в Нельды, покатили в Караганды, Мокотин с хохотом повалился на кошму. Оба брата также засмеялись.
— Та-ак! Знакомые лица, друзья! Это же сам господин уездный начальник, а рябой — мой старый знакомый Николка, шпик, провокатор, карманный воришка и к тому же дурак, — перестав смеяться, сказал Мокотин. — Ты, Бостан, умный жигит! Ты очень хорошо обманул их, — продолжал он, будто не замечая, как краснеет от удовольствия юноша. — Но, может, они случайно встретят какого-нибудь глупого муллу, вроде того, что сидит сейчас у белой юрты, и вернутся сюда…
— Что следует делать, акем [16] ? — спросил Сатай.
16
Акем — мой старший брат.
— Придется нам с тобой скорей уехать к вашим друзьям, а Бостан пусть съездит к Исхаку и Ивану, потом присоединится к нам. Кстати, гости вашего бая мне не нравятся, потому в юрте и сидим. Не надо и тебе, Бостан, на глаза им попадаться: вдруг тот начальник тебя узнает, когда сюда приедет…
Сатай встал — надо готовиться в путь…
— Скажи приятелю твоему Бейсену по секрету, что мы с тобой уедем на Кара-Нуру, а Бостан до сих пор не вернулся от имантайцев, — приказал ему Мокотин.
Все трое засмеялись: болтливость Бейсена давно вошла в поговорку среди куандыкцев. Сатай ушел.
— А где я буду вас искать? — спросил Бостан.
— У сармантайцев, — коротко ответил Мокотин. — Кушай, отдыхай, а я почитаю письмо и напишу Ивану…
Через час из юрты незаметно вышел Бостан. Оседлав Каурого, легко вскочил на жеребца, и тот рысцой подался в степь.
Его брат Сатай и русский друг выехали из аула позднее. Жамиля, жена Сатая, до отъезда накормила их бесбармаком [17] , привязала к седлам по турсушку кумыса и мешочки с баурсаками [18] .
17
Бесбармак — национальное казахское блюдо из мяса.
18
Баурсаки — кусочки теста, обжаренные в кипящем жиру.