Первые шаги
Шрифт:
— К Ивану ездил? — спросил Федор, оставшись наедине с Мамедом.
— Я привез тебе письмо.
Мамед снял малахай, подпорол подкладку и, вынув маленький листок, подал его Федору.
— Если пристав встретит, он казаха бьет по голове. Малахай летит — письмо не найдут, — объяснил, лукаво блестя щелочками глаз.
Топорков сообщал, что они готовят на рудниках забастовку, у них есть революционный кружок и связь с каркаралинцами. В конце он приписал: «Постарайся связаться с друзьями и пришли мне весточку».
Федор задумался.
Вечером у Карповых собрались все друзья — Родион, Матвей, Кирилл, Егор и Анисим. Прасковья с Машей ушли к Полагутиным.
— Дела большие начинаются, — говорил Карпов. — С далекими друзьями надо связаться, от них указания получить. Давайте подумаем, кому ехать, чтобы незаметно было.
— А сам-то как думаешь? — спросил Родион.
— У меня такие думки. Началась в Акмолах ярмарка, значит пойдут обозы купеческие. Возчики ездят артелями. Придется кому-то в артель вступить с лошадьми и поехать на заработки, только двоим, чтобы там потихоньку сходить куда надо.
— И правильно! Лучше ничего не придумаешь! — живо откликнулся Родион. — Хоть я могу поехать на своей гнедухе, одну ты дашь, да вот Кирюха со мной. Поедем на трех подводах. Что мы за копейкой поехали, никому не дивно: мне трудно ребят кормить, а Кириллу к свадьбе подзаработать надо.
— Родион дело говорит, — заметил Матвей. — Уж коль взялись, так труса праздновать нечего. Кирюха, поедешь?
— Коль Палыч одобрит, я хоть сейчас, — ответил, потупясь, Кирилл. Ему не очень хотелось расставаться с Аксютой, но раз надо, то надо.
— Что ж, я не против. Пара подходящая, — подумав, согласился Федор. — Сделаем так. Кирилл заучит на память, к кому идти, что передать. Если беда случится, ты, Родя, будешь в стороне, у тебя куча ребят. Кирюше и от обоза уйти легче. Расскажите всем, что он осенью женится, подарок, мол, невесте пошел искать. Никто ничего и не подумает, а ты, Кирюша, и в самом деле купи какой пустяк. Вернешься — тоже сразу к невесте прибежишь, опять никому не дивно…
На том и порешили. Мамед уехал, обещавшись к возвращению барашков пригнать в подарок на свадьбу, а Родион и Кирилл стали собираться в дальний путь.
Прасковья уже знала, что осенью Аксюту придут сватать за Кирюшку Железнова, и молодая пара каждый вечер подолгу сидела на завалинке у Карповых.
— Я тебя, Аксюта, полюбил с первой встречи. Только раньше и думать о том, что ты моей женой станешь, не смел. Ведь краше тебя на свете нет, а я… беднее меня в селе не было… — сказал Кирилл, когда первый раз они остались вдвоем.
— А я тебя, Кирюша, люблю с тех пор, как мы с тобой по одной дороге пошли, вместе с тятей, — ответила Аксюта, подняв на него глубокие, лучистые глаза. — За богатством я никогда не гналась. Думала сначала о Коле, так это по-детски: гармонист он хороший. А как узнала тебя как следует, так и поняла… — Она застыдилась и не сказала, что именно поняла.
В
Солнце только что закатилось, и вечерняя заря играла, переливаясь яркими красками — от багровой до тончайшей бледно-розовой, переходящей в аквамариновую.
Рваные облака то громоздились горами, то разбегались отарами барашков или величаво плыли большими странными птицами с огромными огненными крыльями.
Вдали отчетливо выступали темные массивы леса, а за рекой — стога сена с торчавшими на верхушках сухими березками; крайние хаты украинского конца села призрачно белели…
Они шли по высокому берегу Березинки, взявшись за руки, сами не зная куда, любуясь красотой вечера и безмолвно наслаждаясь возникшей между ними близостью.
Часы летели незаметно. Давно погасли последние отблески вечерней зари, широколицая, глазастая луна, затмевая ярким светом звезды, катилась к зениту, а молодая пара все так же медленно шла вперед по извилистому берегу реки.
Кирилл часто украдкой взглядывал на лицо своей подруги. Оно менялось, было каким-то сейчас новым, хотя он знал его до мельчайшей черточки.
«Моя невеста! — думал радостно. — Вернусь, и Аксюта станет моей женой…»
На мгновение мелькнула мысль: «А если не вернусь?» — но сейчас же исчезла. Этого быть не может!
Кирилл крепко, до боли, сжал тонкие пальцы. Аксюта, не отрывая взгляда от серебристой дорожки лунного света, струившейся по реке, повернула к нему лицо. Глаза засветились нежностью, губы дрогнули от ласковой улыбки.
— Кирюша, знаешь, о чем я сейчас думаю? — заговорила она, приостанавливаясь над обрывом, но внезапно замолкла.
С далекого саратовского конца чуть слышно доносились отголоски песни, звучавшие нежной, мягкой грустью.
— Слышишь? — шепнула Аксюта.
Они стояли не шевелясь, пока звуки смолкли.
— А теперь сюда глянь, — поворачиваясь к реке, тихо сказала она. — Побежать бы по этой дорожке, а потом взвиться и полететь, далеко-далеко, к ясному месяцу…
Ласково высвободив руки и раскинув их, словно крылья, Аксюта приподнялась на носках у самого обрыва.
Кирилл осторожно обнял ее, будто боясь смять невидимые крылья.
— Придется держать тебя, а то и впрямь улетишь. Ты легкая, как пушинка. Как же я останусь без тебя? — говорил он с дрожью в голосе и потянул Аксюту к себе.
— А мы с тобой вместе полетим, — шепнула она и выскользнула из его рук.
Снова взявшись за руки, они тихо пошли к саратовскому концу.
Мурашевы вернулись от Павла, когда Родион с Кирюшей уехали в город. Об их отъезде в Петропавловск Петр Андреевич узнал только через неделю, зайдя к Кондрату Юрченко.