Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
Шрифт:
Разумовский был весьма работоспособен и продуктивен в достижении практических целей. Он умело управлял крайисполкомовским аппаратом, не дергая руководителей по мелочам, в то же время тщательно контролировал положение дел в крае. Он был готов в любой момент проанализировать ситуацию практически в любой отрасли, дать оценку состоянию вверенного ему огромного кубанского хозяйства, — причем сделать это доказательно, — с цифрами, фактами, выводами, называя при этом множество фамилий руководителей, причастных к тому или иному вопросу. Еще раз повторяю и утверждаю: Разумовский был настоящим профессионалом, по «широте» и «долготе» глубоко знавшим дело.
Однажды произошел случай, который
Весьма тщательно, взвешивая каждое слово, подходил Разумовский к своим публичным выступлениям. Поначалу его педантизм, умение строить фразу, «сглаживание острых углов», точность цифр, названий районов или хозяйств, особенно фамилий руководителей воспринимались как практика цековской школы, которую вынес Разумовский со «Старой площади», а следовательно, как особо ответственное отношение к каждому сказанному слову. До определенного времени это было наукой для нас, молодых, да и не только молодых, работников, особенно его заместителей и помощников. Еще бы, на каждой странице, где указывались цифры и факты, назывались те или иные фамилии, председатель крайисполкома требовал подписей, виз своих замов — кураторов направлений. Как правило, после бледных и однообразных выступлений «по бумажке» тексты аккуратно ложились на полку. Было такое впечатление, что Разумовский тщательно их собирает, будто готовится к изданию собственных собраний сочинений. И эта, его кажущаяся дальновидность поражала, наводила на мысль о быстротечности жизни и умении шефа строить её так, чтобы был заметен и отражен в «письменном виде» каждый прожитый день.
Понимая место и роль председателя крайисполкома как фигуры первой, но все же следующей после партийного руководителя, вдумчивый и мало — мальски знакомый с «аппаратной кухней» читатель поймёт простую истину: председатель крайисполкома — лицо во многом зависимое и не совсем самостоятельное. Да и самостоятельность для Разумовского была просто немыслима: на него с огромной силой давил громадный авторитет и поистине исполинская фигура Медунова. Медунов постоянно находился под солнцем, в зените', а председатель крайисполкома — в его тени.
Вспоминаю одно из заседаний крайисполкома, на котором присутствовал Медунов, в то время первый секретарь крайкома партии. Разумовский на заседании с двумя десятками текущих, но весьма важных вопросов произнес несколько незначительных фраз, вроде: «Разрешите заседание исполкома объявить открытым». Верховодил Медунов, властным и не терпящим возражений голосом раздавая команды и поручения, наказывая и милуя, поддерживая или отвергая доводы и мнения. Он уверенно, словно матерый капитан, правил крайисполкомовским кораблем, допуская Разумовского к роли, в лучшем случае, своего помощника.
Подтверждением сказанному, на мой взгляд, может послужить фрагмент из интервью известного кубанского журналиста Владимира Рунова с Медуновым, бывшим в ту пору на пенсии:
— Я хочу вам задать последний вопрос, который довольно часто задавал сам себе, но без ответа. В течение длительного времени вы как руководитель края подвергались
— Это очень нелегкий для меня вопрос, поскольку Разумовский был именно тем человеком, который убедил меня в том, что мы воспитали в партии людей, лишенных элементарных человеческих качеств. Я не буду говорить, чем он нравился многим, в том числе и мне. Всё это была искусная ширма, за которой скрывался характер хитрый и холодный, устремленный только к одному — карьере. Мы, действительно, проработали много лет вместе. Я не помню случая, когда бы он по какому-либо вопросу мне возразил.
— Наверное, это было трудно сделать?
— Да ерунда! Поднимите в архиве материалы заседаний бюро, вы не найдете там ни единого возражения Разумовского, хотя других — сколько угодно. Более того, он очень умело обставлял свое подчиненное положение, демонстрировал искреннюю уважительность. У нас разные вкусы, разные привычки. Я, например, любил охоту, любил посидеть у костра на природе. Он, напротив, отдавал предпочтение комфорту. Но если я ехал на охоту, он обязательно приезжал туда. Вижу: мучается, тонкая его душа не принимает того, что называется «пуще неволи». Говорю ему однажды: «Жора,
ну что ты себя насилуешь? Езжай домой». «Да что вы, Сергей Фёдорович, для меня такое неформальное общение — большая радость».
Когда меня начали травить — а Разумовский знал, что подавляющая часть аргументов — это напраслина чистой воды, — я обратился к нему как секретарю ЦК. Я четыре года просил его принять меня и все четыре года получал отказ. Он был пешкой в команде Горбачева, с этой командой и проиграл все. Сейчас, говорят, где-то на подхвате у Борового.
— Вспомнил и я некоторые штрихи к портрету Георгия Петровича Разумовского, — продолжает Рунов. — Меня порой поражала его официальная поза. В президиумах он всегда сидел в одной позе: поддерживая левой рукой подбородок и не шелохнувшись. Так он мог сидеть на протяжении всего совещания, а они, как правило, длились не менее двух часов. Вел он аскетический образ жизни. В гостях у Разумовского никто не бывал. Жили они в одном с нами дворе. Его жена Ольга Константиновна часто прогуливала свою любимую собачку по этому двору. Обычно она объясняла неожиданный выход на «прогулку» следующим образом:
— Пришел родственник мужа. Сейчас они сидят за бутылкой и беседуют, а мы с Лирой (так звали собачку) оставили их вдвоем: пусть беседуют.
Порой она делилась во дворе своими тревогами:
— Сейчас Жору преследуют какие-то армяне, высматривают его везде. Один раз встретили мужа около крайисполкома и строго предупредили: «Если вы не окажете поддержку нашим родственникам (а они, пояснила жена Разумовского, отсиживали срок за какое-то преступление), можете в одночасье лишиться самого дорогого. А самое дорогое у нас — это дочь. Страх обуял меня. И я каждый день стала лично провожать дочку и встречать её.