Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
Шрифт:
«Трусиха» Ольга Константиновна была еще и очень «любопытной». Как-то она поведала мне о своем, тайном:
— Сегодняшнюю ночь не спала.
— Это почему же?
— Услышала шум машины — подошла к окошку. Вижу, к подъезду Тарады подъехал рефрижератор. Жена Тарады стояла недалеко, она обозревала двор. Стояла «на стреме», как выражаются блатные. А сын их сидел на кирпичном заборе. В это время какие-то люди суетливо выносили из подъезда таинственные ящики и грузили их в рефрижератор. Около часа шла погрузка. Вскоре машина отошла, а на её место подкатил другой рефрижератор. На его погрузку ушло тоже около часа. Люди грузили многочисленные ящики разных размеров. О своих наблюдениях я рассказала Георгию Петровичу. Пожав плечами, он сказал:
—
Как в воду смотрел Разумовский.
В различных публикациях в центральной и краевой печати Медуновым даются и более резкие, порой нелицеприятные оценки своего молодого в те времена коллеги, в котором он поначалу души не чаял.
Разумовский зачастую вынужден был лавировать, не допускать опрометчивых высказываний, чутко улавливать желания грозного партийного шефа, и оттого становился все более рациональным, многим казалось — «сухим», замкнутым, — он практически не имел друзей и был чрезвычайно мнительным.
Однажды по городскому телефону ему позвонил школьный товарищ. Видимо, желая просто пообщаться, без особых вопросов! Секретарь приемной доложила и ждала ответа. Разумовский молчал, и было видно, как мучительно принимал он решение — поговорить или отказать, как в уголках глаз блеснула искра памяти и тут же погасла, как медленно, собравшись с духом, отрезал он и этот последний приют молодости и легкомысленной привязанности: «Скажите, меня нет на месте!» и положил трубку.
Можно представить себе, как сложно было работать Разумовскому, находясь под бдительным оком Медунова, как постепенно сгущалась атмосфера вокруг председательского кабинета, заставлявшая его хозяина, подобно страусу, прятать голову в песок.
Последним и, пожалуй, в негативном смысле решающим фактором, «заземлившим» и отбившим у Разумовского всякую инициативу, стало его направление на небольшой по председательскому рангу пост заведующего отделом сельского хозяйства Совмина СССР. Казалось, политическая карьера подававшего большие надежды руководителя закончилась навсегда.
С того момента у Медунова с Разумовским перестали существовать какие-либо рабочие и просто человеческие контакты.
И все же судьба вновь возвращает Разумовского на Кубань. Теперь в роли первого секретаря крайкома КПСС. В немалой степени этому способствовали личные и довольно близкие отношения Разумовского с работавшим тогда на
Ставрополье Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. Мне не раз приходилось присутствовать при телефонных разговорах производственного характера председателя Краснодарского крайисполкома и первого секретаря Ставропольского крайкома партии. Скорее всего, их отношения можно было назвать приятельскими.
Вот тогда-то, став секретарем ЦК КПСС, Горбачев и поддержал Разумовского.
4
Однажды Разумовский приехал в Темрюкский район. Несколько лет мы не виделись, и я, направленный в «ссылку» постановлением бюро крайкома КПСС за «серьёзные недостатки в марксистско — ленинской идеологии по национальному вопросу», по сути дела, будучи политическим изгоем, все же в душе надеялся хотя бы на доброжелательный и многое для меня объясняющий разговор. Ведь был же у Разумовского заместителем, входил каждый день к нему в кабинет, вел с ним пусть служебные, но все же, как мне казалось, доброжелательные разговоры. Да и ни в чем я не подвел Разумовского, искреннее уважая в душе своего руководителя, многому у него учась, прислушиваясь не только к его политическому и житейскому опыту, но и принимая в целом его моральные установки. Одним словом, в те годы я испытывал искреннюю симпатию к Разумовскому, просто, как принято сейчас выражаться, по признакам ментальности. В душе обиды не держал, понимая, что Разумовский, сам стесненный в своих председательских действиях, находился под прессом разгневанного Медунова. А на что было злиться? На придворную интригу, которую искусно разыграли политические проститутки, окружавшие обоих? На ни чем не прикрытую ложь, — ведь задача была очевидна — убрать
Я видел этот «эзоповский» листик на бюро крайкома партии в руках Медунова, волею интриги превратившийся практически в судебный вердикт и по сути решивший в тот момент судьбу человека.
Разве не понимал Разумовский происходящего? Он разыскал меня поздним вечером, почти ночью, вернувшись с Медуновым с Олимпийских игр в Москве. Указав на мою статью «Хранить традиции кубанской земли» в газете «Комсомолец Кубани», статью исключительно патриотическую, написанную во славу Кубани, но испещренную многочисленными подчеркиваниями, которые были сделаны черными чернилами и по которым узнавалась медуновская рука, бросить ничего не значившую, но много означавшую фразу:
— Это вы писали?
— Если вы имеете в виду содержание статьи, — глядя в глаза Разумовскому и мгновенно поняв ситуацию, ответил я, — то за достоверность фактов ручаюсь… Здесь нет никаких ни смысловых, ни тем более политических ошибок… Статья написана об опыте работы в крае по воспитанию, в первую очередь молодежи, на лучших традициях советского народа, а также народных праздниках и обрядах, бытующих на Кубани. Ни от одной строчки я не откажусь.
Разумовский неопределенно пожал плечами, повернулся в кресле, и я вдруг понял, что вопрос о моей судьбе предрешен и что в данной ситуации этот неожиданный и срочный ночной вызов означал только одно: с этого момента я для Разумовского становился персоной нон грата, то есть лицом как бы присутствовавшим, но в то же время неузнаваемо далеким. Более того — отвергнутым.
От любви до ненависти — один шаг. Как верно подмечено.
Я понял, что Разумовский не пойдет на разговор с Медуновым, не вступится и не защитит, прекрасно осознавая истинный смысл происходящего. Но все же в душе я оставлял крохотную, почти несбыточную надежду на чудо: а вдруг все переменится и капкан, в который меня загнали, не защелкнется.
И вот после нескольких лет «разлуки» встреча на таманской земле. Конечно, я ждал ее, как ждет «заблудший сын» благословения родителя, как отчаявшийся, но все же живущий надеждами человек. Это какое-то необъяснимое, с неба посланное везение, что в район приезжает Разумовский, но не тот, не сумевший когда-то мне помочь, а новый первый секретарь крайкома партии, как мне казалось, сполна усвоивший ошибки Медунова в кадровой политике и испытывающий желание их поправить. Кто-кто, а Разумовский, — размышлял я, — сам познавший несправедливость и предвзятое отношение к себе, в полной мере должен понять мое состояние. У меня даже мелькнула шальная мысль: «Может, едет поддержать! Восстановить справедливость»?!
«Волга» остановилась, и из машины, не торопясь, вышел в новом костюме, в начищенных до блеска туфлях, нарядный и какой-то торжественный — запах дорогого дезодоранта пахнул и приятно освежил атмосферу — немного поседевший и оттого казавшийся если не матерым, то более возмужавшим, с красивым, тщательно выбритым лицом, прежний мой шеф.
Он внимательно осмотрел нас выразительными чуть навыкате карими глазами и первым, как положено по табели о рангах, подал руку Куемжиеву. Затем, мне показалось, чуть помедлив, поздоровался и со мной.
— Какой план вы предлагаете? — произнес Разумовский, обращаясь к обоим, но в первую очередь — к Куемжиеву.
Я пытался, не проявляя назойливости и в моем положении ненужной суетливости, поймать взгляд Разумовского: по одному взгляду мне были бы понятны и цель визита, и собственная судьба. Однако, чуть наклонив голову, словно пытаясь увидеть свое отражение в отполированных туфлях, Разумовский упорно отводил глаза.
— Хорошо, — выслушав Куемжиева, сказал Разумовский, — план принимается. Мы с Александром Фёдоровичем поедем по району, а вы… останетесь на хозяйстве?