Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
Шрифт:
«Увы, зачастую мотивом выхода коммунистов из КПСС
служит нежелание платить взносы или посещать собрания. Тут, думаю, комментарии излишни. Причины же моего выхода из партии иного порядка. Готов их объяснить.
В основе моего решения лежала потребность хотя бы в нынешнее время быть независимым в своей педагогической работе, ориентируясь не на партийную политику, а на профессиональные убеждения.
В школе работаю 33 года, в партии состоял 24. Еще в 1954 году, будучи беспартийным, закончив педагогическое училище, вдохновленный идеями известных русских и советских педагогов, мечтал о серьезных
К сожалению, не смог преодолеть глухую стену и в роли руководителя, возглавляя коллективы нескольких школ района, хотя, казалось бы, директору куда легче внедрить что-то новое, чем рядовому учителю. Сколько синяков и шишек получил за то, что вводил в работу школы идею авторского руководства. Меня «поправляли» — вот, пожалуй, самый точный термин, олицетворяющий суть и стиль партийного руководства школой. И не только школой…»
Пожалуй, чисто формальным актом в сложившихся условиях было принятие заявления делегатов XXIV краевой партийной конференции.
«Мы, делегаты XXIV Краснодарской краевой партийной конференции, вместе с подавляющим большинством жителей Кубани реально оцениваем сложившуюся ситуацию в стране, озабочены нарастанием кризиса в политической, экономической и социальной сферах. Вышедшие из-под контроля закона, здравого смысла процессы грозят всему обществу непредсказуемыми последствиями.
Очищение нашему обществу было необходимо, но чем оно завершится в процессе перестройки, протекающей таким образом? Какую партию мы будем иметь? Какое будущее ждет честных людей, своим трудом зарабатывающих себе на жизнь?
Мы отчетливо видим, что оздоровлению общества противостоят теневая экономика, организованная преступность, коррумпированные силы…»
Партия при безвольном и каком-то пассивном сопротивлении большинства своих членов стремительно и неотвратимо приближалась к своему краху.
ЗОЯ И ЮЛЯ
Как нам стало известно, тело 3.И. Боровиковой найдено вчера в реке Лаба…
Ухожу, нету сил.
Лишь издали
(Всё ж крещеная!)
Помолюсь
За таких вот, как вы, —
За избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
На белом свете жили две замечательные женщины: Зоя Боровикова и Юлия Друнина. Одна — партийный работник, другая — поэтесса. Призвание Зои от родителей. Юлин поэтический талант был ниспослан богом. Разница в возрасте у них ощутимая — двадцать лет. Однако сила духа обеих была высокой и стойкость неимоверная. Юлия не знала, что стихи её любит Зоя, да и вообще она не знала, что на свете живет эта женщина…
Роковым летом 1941 года для московской школьницы Юли
…Школьным вечером,
Хмурым летом,
Бросив книги и карандаш,
Встала девочка с парты этой И шагнула в сырой блиндаж.
Зоя Боровикова не воевала. Поскольку ей в 1941 году было всего лишь 2 года, она, естественно, не помнила тех страшных событий, но рассказы родителей навсегда запечатлелись в ее детской памяти.
Обе женщины были похожи своими характерами. Отец Зоин, бывший фронтовик, частенько замечал: «В кого ты у нас, Зоя? Прямо-таки решительная, чисто военная?!» А супруг Юлии Друниной, замечательный поэт Николай Старшинов, вспоминая о главных чертах ее натуры, отмечал: «Пожалуй, решительность и твердость. Если уж она что решила, ничем её не собьешь. Никакой силой. Наверное, это особенно проявилось, когда она добровольцем прямо со школьной парты уходила на фронт. Их семью тогда эвакуировали из Москвы в Заводоуковку Тюменской области, они едва успели кое-как там устроиться, и родители — школьные учителя были категорически против этого её шага. Ведь единственный ребенок в семье, да еще очень поздний: отцу тогда было уже за шестьдесят, он там, в Заводоуковке, и умер. Словом, Юля рассказывала мне, как родители уговаривали её остаться, как плакали, просили. Но она все-таки настояла на своем.
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты,
в санитарный г. звод.
Дальние разрывы слушал и не слушал Ко всему привыкший сорок первый год.
Я пришла из школы в блиндажи сырые,
От Прекрасной Дамы в «мать» и «перемать»,
Потому что имя ближе, чем Россия,
Не могла сыскать.
Родители Зои Боровиковой были простые люди: отец — строитель, мать — учительница. А ребенком в семье она была третьим — самым младшим и любимым. Хотя Зоя никогда не была на войне, её словно магнитом притягивали стихи московской поэтессы о роковых и тревожных годах:
Я только раз видала рукопашный,
Раз — наяву. И сотни раз — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
Соединение на войне высокого и низкого, героического подвига и тяжелого труда, каждодневная готовность к схватке ассоциировались в ней с очевидными реалиями партийной работы. Зоя Боровикова имела на такое восприятие полное моральное право: много лет подряд, день за днем, она вела свой «рукопашный» бой с теми, кто мешал счастью ее родины.
Зоя Ивановна Боровикова работала первым секретарем райкома партии, а значит — была на передовой, где в атаку идут в полный рост. Отсюда — максимализм, несвойственная большинству женщин решительность и даже властность.
Близость характеров и взглядов Зои и Юли объясняется их стремлением не быть в стороне от важных для страны событий. Юля на войне была медсестрой, санитаркой в пехоте, самом неблагоустроенном роде войск. И не где-нибудь в госпитале, а на передовой, в пекле, где под огнем приходилось некрепкими девичьими руками вытаскивать с поля боя раненых. Смертельная опасность и тяжкий труд вместе. «В общем, намучилась и насмотрелась…» — вспоминал Николай Старшинов.