Первые. Наброски к портретам (о первых секретарях Краснодарского крайкома ВКП(б), КПСС на Кубани)
Шрифт:
В книге В. Салошенко упомянул имена больших людей, тех, кем мы гордились, кого превозносили. Именно таким был и остается для меня Дмитрий Жлоба. Трагическую судьбу его и сейчас воспринимаю с незатихающей болью и не могу объяснить. На улице Шаумяна через дом от нашего двора жили друзья моих родителей — инженер — строитель Сергей Валентинович Алексеев и студентка, а затем учительница русского языка и литературы Татьяна Константиновна. Сережа, как называли Алексеева у нас в семье, работал с Д. П. Жлобой, был его порученцем, т. е. по нынешнему помощником, носил, как многие на такой работе, обязательную полувоенную одежду, «чертом носился на мотоцикле», чему ужасалась моя мама, вообще был хорош собой.
Алексеевы и Бакалдины завели традицию чаепитий вечерами под выходной день. Мама моя пекла пироги, слывшие легендарными, и на фанерном кругу, покрытом большой салфеткой, свежеиспеченный пирог приносился в более просторную квартиру Алексеевых,
Из тех, кто сходился на чаепития у нас и у Алексеевых, я, нет — нет, могу теперь встретиться лишь с одним человеком, самым юным из всех собиравшихся в той компании — Василием Ивановичем Семинихиным, тоже щеголявшим тогда в добротной гимнастерке, в бриджах, в сапожках и с браунингом в желтой кобуре на широком туго затянутом кожаном поясе. Потом уже, в послевоенные времена, мне придется общаться с ним в годы его пребывания на партийных и советских должностях, особенно тесно — в период его руководства краевым радио и телевидением. Остальных уже нет…
Вообще не только из-за профессии отца, но из-за самого характера тогдашней повседневности мне, мальчишке, жизнь представлялась сплошным строительством. Под руководством Д. П. Жлобы возводились каналы и рисовые чеки в низовьях Кубани, разбивался Сад — гигант в станице Славянской… По радио и в газетах говорилось о Днепрогэсе, о Магнитке, о Сталинградском, Харьковском и Челябинском тракторных, о
Сельмаше в Ростове — на — Дону… Даже в общем-то в обочинно тихом Краснодаре один за другим вырастали цеха завода им. Седина, масложиркомбината им. В. Куйбышева и, наконец, ЗИП… Строились всенародно водохранилища… Шла борьба за урожай, превышающий урожаи дореволюционной Кубани, за — аж стопудовый! Следовательно всего лишь за получение 16 центнеров зерна с гектара. До рекордов семидесятых-восьмидесятых годов, до урожая в 60, а то и в 80 центнеров вела дорога титанического труда и дерзких поисков. Людям не просто поверить, как в Краснодар без деревьев на улицах, так и в то, что большая страна, постоянно живущая на краю военной пропасти, ежесекундно готовая сорваться в нее, не имела сил и средств защитить себя в той войне, которую заранее назвали «войной моторов». А противостоял нам капиталистический мир великой индустриальной мощи и самой изощренной технической мысли. Нам же приходилось все начинать с нуля. И нельзя об этом забывать, и преступно об этом умалчивать! Таковым было наследство нашей исконной, иконной и посконной Расеи — матушки…
Сейчас я могу лишь удивляться тому, что находились средства и силы еще и на строительство стадионов, о коих и не ведала Россия; Дворцов пионеров, школ, вузов, домов культуры, больниц, санаториев, пионерских лагерей, баз отдыха и жилья…
Это особенно ярко проявилось в строительстве нового Сочи. В конце мая 1936 года мы с мамой при довольно крутой волне высадились с борта комфортабельного теплохода «Аджаристан» в моторный баркас, доставивший нас к сочинской свайной пристани.
Нынешнего красавца — порта не было и в помине… Не было и прибрежной береговой железнодорожной ветки Туапсе-Сочи… Многого и из того, что так присуще нынешнему Сочи, еще не было… Отцу были поручены большие объемы бетонных работ. Только что, еще не полностью, вступил в строй санаторий РККА им. К. Е.Ворошилова, заканчивалось строительство санатория для работников тяжелой промышленности им. Серго Орджоникидзе, возводились другие здравницы, а заодно большая больница и школы.
Как-то краснодарская городская газета поместила коротенькую информацию о собрании сочинских коммунистов, приправленную мыслишкой о том, что, дескать, мало они поразрушали, еще, мол, захотелось… Отец последние два — три года своей жизни с болью воспринимал всякую перестроечную мерзопакость и галиматью, а тут лишь рассмеялся: «Вот же стервецы!». По трудовому соглашению, заключенному отцом с властями города — курорта, его семью прикрепили к питанию в столовой санатория ВЦИК СССР «Кавказская Ривьера» и с предоставлением пропусков на пляж и на территорию здравницы. Там я вместе с мамой и её тогда еще молоденькой сестрой Тамарой Кирилловной Чередниченко оказался в окружении очень солидных людей, буквально государственных мужей
Увы, время поглотило их, и даже любительские фотографии, когда-то хранившиеся в семье, в конце 30–х годов были мамой сожжены, как была ею же сожжена записная московская книжка тети Томы с именами и телефонными номерами большинства этих веселых и уверенных в себе дядечек. Как не вспомнить Александра Трифоновича Твардовского:
Тут ни убавить,
Ни прибавить, —
Так это было на земле…
Осталась лишь одна наша фотография с «Дедушкой русской авиации», одним из первых русских асов, Борисом Иллиодоровичем Россинским, первым учителем и наставником великого Михаила Громова. Я отчетливо помню, как на олеандровой аллее меня с веселым смехом поздравляли со знаменательным событием в моей мальчишеской жизни — встречей с Иосифом Виссарионовичем Сталиным.
…Недавно был сдан в эксплуатацию мост через реку Сочи, и мы с тетей Томой шли к нему от платановой аллеи, направляясь утром в Ривьеру. У моста стояли открытые машины и лимузины. И некий молодой человек с широко открытым воротом белой рубашки, наклоняясь к нам, сказал: «А вы, девушка с мальчиком, проходите, проходите…». На мосту довольно ранним утром было безлюдно, и Тома вдруг дернула меня за руку и каким-то особенным шепотом воскликнула: «Смотри… Сталин…». Он шел по другой стороне моста, от Ривьеры, навстречу нам, ведя правой рукой по сверкающе белому под утренним солнцем каменному парапету. Запечатлелась контрастность двух цветов в его небольшой ладной фигуре. Белая парусиновая фуражка с белым козырьком, белый китель, белые брюки, вправленные в иссиня — черные сапоги. И брови, и усы, и глаза казались особо темными на этом белом фоне. И еще запомнилось синее утреннее небо, ниспадающее за его спиной в такое же утреннее синее море… Думал ли я, что означал и будет означать этот человек в судьбе моей страны, моего народа и лично моей! Как походя и тупо будут оценивать все сделанное им! И каждая страница этой книги, пробудившей эти мои воспоминания, каждый горький и гордый год, упомянутый в ней, так или иначе, при его жизни и после его жизни, связаны с ним. А тогда в тени парка Ривьеры веселые дядечки подшучивали над свалившимся на мальчика счастьем «лицезреть самого…». Пройдет время, и я буду беспомощно винить себя за те два — три года, когда поколебалась моя вера в исторической правоте этого очень сложного, очень неоднозначного и, безусловно, неисчерпаемо гениального человека. Не сразу я дошел до прилюдного еще в царствование Никиты Хрущева смакования эпиграммы:
Без околичности
Жизнь правду нам открыла:
То был культ личности Теперь у нас культ рыла.
И чтобы, по возможности, достаточно резюмировать свое сегодняшнее отношение к нему, позволю себе процитировать самого себя.
И вознесен, и осужден,
и беспардонно оклеветан, он полубогом и вождем спокойно встал над целым светом.
И как истошно не скули, грызя подол его мундира, а он в истории Земли творец незнаемого мира.
И кровь, и слезы, и восторг, и верность вплоть до мук и смерти он из народных душ исторг в огне великой круговерти.
И с каждым шагом все видней над горизонтом расстояний из грешной бренности тех дней растет бессмертие деяний.
5 декабря 1936 года была принята сталинская Конституция. Согласно новому административному делению, был образован Краснодарский край в сентябре 1937 года. И тогда же небывало торжественно, даже парадно прошли выборы в Верховный Совет СССР первого созыва. Не помню, кого из первых секретарей крайкома и в какую из двух палат Верховного Совета избирали тогда краснодарцы, но помню, как агитаторы с избирательного участка заранее договорились с моими дедушкой и бабушкой о том, что они, старейшие в нашем дворе, первыми в 6 часов утра придут для исполнения своего гражданского долга. Студеным и снежным декабрьским утром, принаряженные, как для своих редких ритуальных походов в церковь, мои Кирилл Антонович и Варвара Никитична были усажены в престижную тогда машину «М-1» (Эмку), доставлены на участок и столь же заботливо сопровождены домой, да еще с какими-то кондитерскими сувенирами. Вся наша семья, и я в том числе, поднялась в декабрьскую утреннюю темень, чтобы видеть сиё торжество. А потом вообще радости моих стариков не было границ, когда по радио сообщили: «Первыми отдать свои голоса за кандидатов блока коммунистов и беспартийных к урне для голосования подошли старейшие кубанцы Кирилл Антонович и Варвара Никитична Чередниченко…». Безо всякой иронии свидетельствую, что в этом ставшем нарицательным 37–м году и впрямь «жить стало лучше, жить стало веселее». И поэтому сменявшие один другого с кинематографической быстротой первые секретари Краснодарского крайкома ВКП (б) И. А.Кравцов, М. И.Марчук, Л. П.Газов никак не запечатлелись в моей мальчишеской памяти, никаких разговоров о них я попросту не слышал, хотя при мне обсуждались любые политические вопросы, ибо табу молчания о том, что говорится дома, для меня лично, да и для других моих сверстников, было священно.