Первый из первых или Дорога с Лысой горы
Шрифт:
Легат сел, наклонившись вперед. Он хмурил лоб, мял пальцы. Он Анне не верил. Но слушать ее было приятно И жутко.
— Чего ж ты испугалась?
— Того, что полюблю вас! Того, что крылья, кот рыми до этого владела и чувствовала себя свободной, в мне подрежете. А значит, я стану птичкой в клетке В красивой, золотой, но клетке!
— Что в этом плохого? Ты ведь и раньше свободно не была. Любой римлянин мог очень просто на теб накинуть аркан!
Анна покачала головой:
— Вам это не понять… Ведь вы всегда были свободны. Вы родились орлом, свободу которого могла
— Что?
Анна улыбнулась:
— А вы меня бы засадили в клетку вместе с сер дцем… Вот этого я испугалась!
Станий расхохотался:
— Наивная! Ты хочешь, чтоб я поверил в эту га лиматью?! Ты думаешь, что я сейчас расплачусь и бро шусь на колени перед тобой? Ты принимаешь меня за олу ха, готового от нежных слов твоих о прошлом сейчас же слюни распустить и, все забыв, опять в тебя влюбиться?
— Так вы любили меня? Смех оборвался:
— Любил!.. И об этом я говорил тебе не раз!
— Но как вы говорили…
— Что значит «как»?
— То, что об этом вы говорили мне с ненавистью, со злобой, всегда с угрозами. Да еще с какими!
Станий вскочил:
— А кто меня до этого довел?! Кто издевался, отвергая мои подарки? Кто делал из меня посмешище, объявляя при людях, что я противен ей? Кто просил знакомых мне передать, что если я приду, то обольет меня водой из таза, в котором гости омывали ноги? Кто?
Анна сказала почти беззвучно: — я…
— Ну вот! Чего же ты хотела?.. Признаться честно, я до сих пор не понимаю, как не отдал приказ поджечь твой дом!.. О, небеса! Каких мучений мне стоило терпеть ту мысль, что ты с другими весела, кокетлива, беспечна. Все были в восхищеньи от тебя. Я слышал разговоры, что среди римлянок немного наберется женщин, достойных почестей аристократки больше, чем ты достойна!.. А сколько слышал я пересудов о том, как ты ловка на ложе любовном, как с тобою любой старик становится юнцом!
— Не может быть…
— Да, да! Не притворяйся! Ершалаим был полон этих слухов, воспоминаний, рассказов самых красочных…
Анна залилась румянцем:
— Ничего святого нет у мужчин!
— Святого? У мужчин?.. — будь Станий деревянным, он задымился бы от этих воспоминаний. — Тебе ли рассуждать о святости?!
— Конечно, не мне.
Станий безвольно вдруг упал на стул и голову зажал в ладонях:
— А я… Каждую ночь… Я должен был терпеть, что ты… каждую ночь… проводишь с кем-то, что ублажаешь их, что даришь им любовь… О, небеса!
— И что же делал ты?
Станий вздохнул протяжно, обреченно:
— Что мог я делать?.. Пытался отвлечься от этих мыслей… Я перепробовал всех самых дорогих продажных женщин. И выгонял их до наступленья утра. Меня от них тошнило!.. Я перепробовал все вина лучшие, все игры, все ночные развлеченья Ершалаима. А толку? Стал злым и раздраженным. Приказывал сечь слуг без повода, солдат гонял до полного изнеможденья. А мальчик тот,
— Я помню!.
— Так это ведь ты его убила. Я предупреждал! А ты… а он… Глупец, мальчишка! О, небеса! Любовь к тебе, святое чувство, как пишут такие вот поэты, превратила меня в тирана, в изверга! Любовь…
— Любовь к тебе со мною сделала, сам видишь, что… — прошептала Анна.
Станий вырвал лицо из рук:
— Любовь… ко мне?
— Любовь к тебе… Конечно! А что еще? Когда бы тебя я не любила, то что мне стоило одну лишь ночь с тобою провести и принимать твои подарки! И жить спокойно, в роскоши, красиво. Но… я говорю, я тебя боялась. И даже не тебя, а себя самой.
Легат со стула сорвался и рухнул на колени перед диваном, на котором Анна по-прежнему лежала. Но не с безжизненным теперь лицом:
— Так ты меня любила? — отчаянье дрожало в голо се.
— Любила и… люблю.
В каюту ввалился центурион Антоний и, гаркнув: «Слава императору!», рапортовал:
— Мы привезли его! И отсалютовал мечом.
Легат поник плечами, вздохнул, открыл глаза. Поднялся:
— Иду!
Сев на диване, Анна спросила робко:
— Мне можно с тобой?
Станий покосился с неудовольствием:
— Зачем?
— Я быть с тобой теперь хочу всегда и всюду… Станий с досадою кивнул:
— Пойдем.
И не взглянув на замершего центуриона, вышел из комнаты. Анна направилась за ним. Но на пороге остановилась. Ей стало страшно ночи, упавшей на Гумир и трепетавшей всевидящими звездами. Они запомнят и этот миг, и этот шаг…
Те звезды пахли холодом степных уставших трав. И кровью.
ГЛАВА 29
ПОСЛЕДНИЙ ПОБЕГ
Милиционеры, балагурившие у трапа на теплоход, заулыбались Маргарите Николавне и Оксане, как добрым знакомым. И на пропуска их внимания не обратили. Кивнули: проходите, мол, свои же!
— Вы их гипнозом так? — спросила Оксана, подни маясь следом за Маргаритой Николавной по трапу.
Та улыбнулась:
— Гипнозом? Нет! Порядочные люди друг друга понимают сердцем… А этот тип мне что-то неприятен, — она смотрела на матроса в белой униформе, который поджидал их на борту.
Противный малый встречал корявою усмешкой:
— Красавицы! Осмелюсь вас спросить, к кому вы и зачем?
— Вот пропуска, — прищурилась Маргарита Николавна. — Они, как видите, в порядке! Чего еще вам надо?
Малый кокетливо взмахнул руками. Я-де тут ни при чем, но я на вахте, войдите в положение…
— Ну что такое эти пропуска?! — воскликнул он, актерствуя. — Бумажек, подобных вашим, я могу нашлепать в любой конторе. Был бы только ксерокс!
— Вы нас подозреваете в обмане? — вознегодовала Маргарита Николавна.
И тон ее Оксану бросил в жар. Вот так, должно быть, говорила аристократка крови с нерадивым лакеем.
— Вас? В обмане? Помилуйте-е-е! — как завопил матрос, за голову схватился и ну рвать волосы. Клоками, клоками они летели на пол! — Да никогда! Да чтоб меня акулам скормили! Или в Бермудский треугольник пустили плавать на надувном матрасе…