Первый Зверь

Синякова Елена

Я собственными ладонями ощущала, какие тугие и упругие его выпирающие мышцы на спине, когда они стали перекатываться под кожей, но теперь я поняла, что это происходит оттого, что в Звере тоже взорвалась эта сумасшедшая радуга, чья безумная черная страсть забирала из тела всю силу, задевая каждый трепещущий нерв, чтобы подарить в конечном итоге невероятный полет в невесомости, где было так сладко.

Зверь завис надо мной на несколько секунд, заглядывая в глаза и выглядя сейчас настолько довольным и расслабленным, что я неловко

улыбнулась, в ответ на его вопрошающий взгляд, не сразу понимая, что он спрашивал таким образом разрешения быть рядом, поворачивая меня на бок, чтобы растянуться за моей спиной, обнимая одной рукой и прижимая к горячей груди.

Все, что происходило с нами сегодня, было впервые, несмотря на то, как много времени мы успели провести рядом друг с другом.

И я все еще чувствовала себя неловко и смущенно, ощущая его за своей обнаженной и влажной от ласки спиной, когда Зверь осторожно обнял, положив свою горячую тяжелую руку.

Даже спиной я отчетливо ощущала, как стучит его сердце.

А еще мне казалось, что он улыбается. Широко, обаятельно. Как всегда, даже не пытаясь сдерживать ни своих эмоций, ни своих желаний, что сначала шокировало, а теперь завораживало меня.

Я рассматривала его руку перед собой, засомневавшись лишь на долю секунды, прежде чем осторожно коснулась ее кончиками пальцев, исследуя с робким любопытством его обжигающую кожу с темной порослью жестких волос, очерчивая тугие выпирающие под кожей вены и небольшие шрамы, тихо хихикнув на странный звук за спиной:

— Ты мурчишь?

Звук был просто умопомрачительный!

Низкий, обволакивающий своим тембром, и вибрирующий, словно позади меня лежала огромная кошка только гораздо более басистый, чем у представителя кошачьих.

Зверь был расслаблен и искренне счастлив.

Теперь он не сдерживал себя в попытках не испугать меня своим поведением или скоростью, а просто лежал, блаженно растянувшись во весь свой громадный рост и обнимая меня, с тем огромным чувством, которое смущало меня, но…заставляло ощущать странное тепло в груди.

Пока люди стремились к власти, мечтали о богатствах, убивали друг друга для того, чтобы что-то доказать и стать могущественнее, все, что было нужно для счастья этого создания — чтобы его касались.

Это было немыслимо. Но это было прекрасно.

— Маленькие медведи всегда мурчат, чтобы показать своей матери, что они сыты, довольны. И что очень любят ее, — проговорил Зверь приглушенно своим необычным хриплым голосом, пробуждая в моем тебе бурю мурашек этими словами. Словами, так похожими на признание, что я покраснела, но широко улыбнулась, пытаясь сгладить собственное смущение и то, как вдруг заколотилось мое сердце:

— Кажется, ты уже не похож на медвежонка.

Зверь рассмеялся низко, приглушенно, и отчего-то волнительно для меня.

— Не думаю, что кто-то решится погладить взрослого медведя, чтобы услышать подобное.

Я

улыбнулась сильнее, теперь не боясь трогать его, и с трепетом думая о том, что я стала первой, кто прикоснулся к нему, познав ласку зверя сквозь боль, недоверие и ненависть.

— Ты действительно никогда не жил среди людей?..

— Никогда.

— И тебе не хотелось этого? Ведь на людей ты похож больше, чем на медведей, — тихо прошептала я, до сих пор не уверенная в том, могу ли спрашивать о подобном, чтобы не разбередить рану и не сделать хуже, слыша за спиной тяжелый вздох, но спокойный голос Зверя:

— Похож лишь внешне. Внутри я не человек. После смерти отца, пока был еще маленьким, я не понимал, куда мне идти. Было страшно остаться одному. Он не позволял мне уходить к кромке леса. Туда, где была деревня. Прятал от глаз людей, но не мог объяснить почему делает это. Тогда люди казались мне…симпатичными.

Замерев под его рукой и положив обе ладони на его горячую кожу, я слушала почти не дыша, видя перед собой странного кроху с желтыми глазами и жемчужными крошечными клыками, который прятался голенький и грязный в тени кустарников, выглядывая из зарослей и наблюдая за тем, как живут люди, не подозревая о нем. О его боли. О его одиночестве и страхе.

— Детей отпускали играть у кромки леса. Они играли, смеялись, что-то кричали друг другу. А я смотрел на них из своего укрытия и был счастлив. Не посмел выйти сразу, пока прислушивался к звуку речи, изучал то, как они двигаются. Но спустя несколько дней все-таки вышел.

Сердце пропустило один тревожный удар.

Страшно было даже подумать, что могло стать с тем, кто тогда был еще крохой и не мог защитить себя, как сейчас, ввергая в ужас.

Зверь ощутил мой озноб, прижав к себе ближе, словно пытался защитить даже от собственной памяти, чуть пожав плечами:

— Не произошло ничего страшного. Они не боялись меня, только не понимали откуда я взялся. На следующий день принесли какую-то одежду и нарядили меня. Было неудобно и мне не нравилось, но я видел, что они не ходят голыми и следовал их примеру. Как только их звали домой, я раздевался, а потом снова одевался, чтобы была возможность поиграть с ними… Мы бегали, догоняли друг друга. Мне не нужно было понимать речь, я понимал их эмоции и жесты. Но дети рассказали о своем странном друге родителям.

Я снова замерла, слыша, что однако его сердце стучит ровно и спокойно, а дыхание остается размеренным и глубоким, пока я не могла дышать, боясь услышать ужасы, но понимая и то, что жизнь Зверя сложно назвать благополучной и уже совершенно невозможно назвать легкой.

— Они обидели тебя?..

Зверь покачал головой, криво усмехнувшись:

— Не смогли бы поймать. Когда несколько взрослых пришли в лес, они не верили своим чадам, что у них появился лесной друг.

— Но ты вышел к ним? — ахнула я.