Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
Сейчас Василид задумался над этим. Хорошо это или плохо? — запереться нельзя, зато выйти можно.
Вечером Василид отстоял службу в храме. Присмотревшись, он сделал вывод, что здесь за ним не следят. Видно, его соглядатаям не приходило в голову, что он может сбежать во время службы. Это было неплохим открытием, особенно если учесть, что завтра предстояло свидание с Федей.
К заутрене он пришел одним из первых в расчете на то, чтобы его увидели в храме, но к началу службы занял место за колонной, подальше от алтаря. Служба началась. Простояв минут пять, он осторожно огляделся. Шпионов не было видно, уставщик стоял далеко впереди. Тогда мальчик, пятясь, отошел
Федя уже был здесь. Он встретил Василида радостным возгласом, но вид приятеля испугал его: лицо осунулось, взгляд настороженный, поминутно оглядывается, словно ждет погони.
— Что с тобой? — спросил Федя. Участие в его голосе так подействовало на Василида, что он вдруг разрыдался.
Федя не на шутку встревожился, обнял друга за плечи:
— Ну будет тебе, будет… Он ведь старенький был.
Он заставил друга подойти к ручью, напиться, умыть лицо.
Волнуясь, всхлипывая, Василид стал рассказывать Феде о прощании с покойным, о завещанном им письме и его исчезновении, о всех злоключениях последних дней.
— Да, с письмом ты сплоховал! — сокрушенно сказал Федя, когда послушник закончил свой рассказ.
— Да разве за их хитростью угонишься. Видно, очень важно им было то письмо заполучить.
— Как же теперь быть?
— Мне из обители выйти никак нельзя, пойди ты в ревком, все расскажи. Только про меня лучше не поминать, а то мне здесь худо будет.
Федя обрадовался такому предложению и мысленно горячо поблагодарил друга. Но… не слишком ли просто — ограничить дело тем, что рассказать обо всем в ревкоме? Таков уж был его характер, что он постарался извлечь максимум интересного из этого многообещающего дела. Осторожно он начал так:
— Я, конечно, пошел бы, только давай поразмыслим. Приду в ревком, расскажу. А кто мне поверит? Ведь письма-то нет… И ты просишь имени твоего не упоминать. Но даже если тебя спросят, много ли ты знаешь? Я не сомневаюсь, что эти жадюги-монахи как следует добро припрятали. Отец говорил, что с церковниками приходится осторожными быть, они и без того на каждом углу кричат, что Советская власть их притесняет. Если обыск сделают, да золота не найдут, знаешь скандал какой поднимется! А мы с тобой и вовсе оконфузимся. Давай еще подождем: чует мое сердце — этим дело не кончится. Ты приглядывайся, прислушивайся ко всему, может быть, еще что-нибудь выведать удастся… Слушай! Может случиться, что монахи постараются сокровища перепрятать. Могут даже в горах закопать, если хочешь знать. Если тебе удастся что-то разнюхать, то я… мы с Аджином проследим, где они клад захоронят. Коли они на это дело пойдут, значит, решили от властей сокровища утаить. Тогда можно смело к этому делу ревком привлекать. Смекаешь?
Василид с беспокойством глядел на друга. Усложнять события не входило в его планы — ему и без того было несладко.
— Боюсь, как бы чего худого не вышло. Я же толкую тебе — под надзором нахожусь. У меня и сейчас душа не на месте от того, что из храма сбежал. Если меня поймают на этом, то и вовсе под замок засадят.
— Авось не засадят: осторожнее будь, смекалистей! — Страх не покидал Василида, и Федя продолжал запальчиво: — Рискни! У всех, кто с сокровищами связывался, всегда была жизнь, полная опасностей. В конце концов, если больше ничего не узнаешь, то в ревком мы всегда сообщить успеем.
— Ладно, — сказал Василид. — Да поможет мне бог!
— Сам не плошай!
«Господи!» — думал Василид. Мог ли он
— Пойду я, а то служба кончится — хватиться могут.
Перед расставанием Федя сказал:
— Я тебя каждый день в это время ждать буду. Если что узнаешь — сразу сюда… Я тебе и поесть принесу.
Они расстались. Послушник возвращался с опаской, но все обошлось благополучно. Служба еще не кончилась, и он незамеченным проскользнул в храм, а потом вышел вместе с братией.
В этот же день, под вечер, его навестил брат Платон. Он подошел бесшумно и постучался тихо, а войдя в келью, высунул голову за дверь и оглядел галерею — не видел ли кто.
— Как живешь-можешь, отрок? — спросил он.
— Да вот, грехи отмаливаю.
— А я шел мимо, дай, думаю, зайду. Гостинца захватил. — Он поставил на стол узелок: — Спрячь, а будет охота — поешь.
Василид растерянно улыбнулся:
— Грех ведь, епитимья на мне…
Старец отмахнулся:
— И думать не думай — вкушай во здравие. Ишь, чего придумали — отрока на хлеб да воду сажать! Тебе в твои годы вредно поститься. За что посажен-то?
Василид замялся: у него появилось большое искушение поделиться со стариком своими заботами.
— Слушай, брат Платон. Покойный отец Георгий перед кончиной наказал мне доброе дело выполнить. Я одну промашку уже совершил. Теперь, чтобы дело поправить, может понадобится из обители отлучиться. За мной давно уже следят, а теперь еще из кельи не велено уходить. Сам посуди, каково мне…
Брат Платон внимательно слушал, сочувственно покачивая головой. Немного помолчав, ответил:
— Воля покойного свята, грех ее не выполнить. Не горюй, может, вместе что-нибудь и придумаем. Я тебя тайно навещать буду. А пока прощай. Благослови нас господь на доброе дело.
В узелке оказался порядочный кусок рыбного пирога с румяной корочкой, ломоть белого хлеба, несколько грецких орехов и даже горшочек с медом. После черного хлеба и воды все это было немалым утешением, и мальчик немедля принялся за еду. Кое-что он, однако, приберег на утро.
Во время вечерни Василид снова встал за колонной. В храме было три придела [56] . С места, где он стоял, все они хорошо просматривались.
Василид молился исправно: крестился и кланялся, но глаза его не упускали ничего из того, что происходило в храме. Так он и усмотрел необычность в поведении уставщика.
Отец Рафаил, вопреки обыкновению, не стоял на месте, а не спеша передвигался по храму. Вот он встал возле отца келаря [57] и что-то шепнул ему, потом оказался рядом с другим членом монастырского совета. Так он обошел все три придела, успев предупредить о чем-то всех, кто ему был нужен, и незаметно для всех, кроме Василида, вышел из храма. Василид продолжал наблюдать. Немного погодя, те из монахов, с кем шептался уставщик, тоже по одному потянулись к выходу.
56
Придел — небольшая пристройка, имеющая дополнительный алтарь для богослужений.
57
Келарь — монах, ведающий монастырским хозяйством.