Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
Внизу, под навесом скалы, монахи разгружали мулов.
Долина даже в это время года выглядела уютной, по дну струилась речка. По противоположному склону низвергался каскад.
Тело уже не подчинялось Феде, он лежал неподвижно и глазами следил за монахами.
Двое из них отделились от стоянки и полезли вверх по склону. Взгляд его, опережая монахов, поднялся выше, и в сером каменистом откосе Федя увидел вход в пещеру.
Радость вспыхнула и сразу погасла, оставив лишь горькое удовлетворение. Тайна, добытая с таким трудом, умрет вместе с ним. Клад, бесценный
Но тут Федя спохватился: пройдет еще три-четыре минуты, и монахи, лезущие по склону, поднимутся настолько, что непременно увидят его. Надо было снова подняться на плато.
Что ж, пусть это будет его последним усилием в жизни. Встать на ноги не было сил, и эти несколько десятков метров Федя одолел ползком. Последние силы оставили его, и он замер, распластавшись на голых камнях.
День ли, час длилось это состояние, Федя никогда не смог бы сказать. Но в какой-то момент он ощутил, как чьи-то руки касаются его, переворачивают на спину. Наконец, повинуясь легким толчкам и голосу, доносившемуся словно из другого мира, он с усилием открыл глаза. Он увидел над собой незнакомое лицо и яркую рыжую бороду. Ужас коснулся его сердца, и он окончательно потерял сознание.
Глава XX, из которой становится ясно, что Рыжий монах и вправду существует
Сначала его мучили кошмары. Они поднимались из глубин затуманенного мозга, подсказанные событиями последних дней. Один был особенно жутким и навязчивым. Он сидит верхом на муле. Не подчиняясь узде, мул несется по горной тропе. С высоты седла Федя видит, как тропа обрывается над пропастью. Он силится соскочить с мула, но ноги его увязают в стременах.
Сдавленный крик вырывался из его горла и прерывал сон. Федя открывал глаза и сквозь горячечную пелену тумана неизменно видел перед собой лицо Рыжего монаха. В страхе он закрывал глаза и проваливался в новый кошмар. Теперь он видел сидящих у костра монахов. Один из них берет из костра головню и подносит к своей трубке. Но от головни вдруг с треском вспыхивают его волосы, и голова пылает высоким ярким факелом. Федя хочет крикнуть, но боится выдать себя, и он стонет, стонет до тех пор, пока и это видение не исчезает.
Временами рот мальчика наполнялся какой-то жидкостью, и он невольно проглатывал ее; до слуха доносился голос, но мозг долго был не в силах отделить эти ощущения от преследующих его видений.
Сколько это длилось, Федя не знал. Но однажды он открыл глаза и понял, что пришел в себя. Над ним был каменный закопченный потолок. Федя повернул голову и встретил взгляд человека. В том, кто это был, сомневаться не приходилось: волосы и борода его цветом почти не отличались от пламени очага, возле которого он сидел. От страха Федя снова закрыл глаза. На его лоб легла прохладная рука, он услышал тревожный хрипловатый голос:
— Хвала господу! Пришел в себя наконец… — Совсем близко на него смотрели светлые печальные глаза. — Не засыпай, отрок, выпей-ка сперва вот это.
Рука монаха приподняла его голову, в нос ударил
Когда Федя снова очнулся, Рыжий монах сидел на краю его постели, точно и не отходил никуда. Вид у него был утомленный, глаза покраснели.
— Что, очнулся? Видать, на поправку пошло. Выпей лекарство, а потом поешь, еще лучше станет.
На этот раз Федя без колебаний выпил знакомую пахучую жидкость.
На железном пруте, торчавшем из задней стенки очага, висел котелок. Монах отлил из него в деревянную миску какое-то варево.
— Это уха из царской рыбы — форели.
Есть Феде совсем не хотелось, но, повинуясь, он проглотил несколько ложек. Вкуса не почувствовал. Слабость была такая, что рука с трудом держала ложку, и горло болело.
Монах следил за каждым его движением.
— Что же ты рыбу не ешь? Кушай во здравие.
— Не хочу больше, спасибо.
— Исхудал ты очень… Эх, мясного бульона бы тебе! Только где возьмешь.
Хозяин жилища тоже не производил впечатления сытого человека. Узкая борода еще больше удлиняла его лицо с запавшими щеками и обтянутыми скулами.
— Лежи. Бог даст, дня через три поднимешься.
«Дня через три… — подумал Федя. — А сколько же прошло?» Он посмотрел на свои руки: ссадины на них уже затянулись. Монах словно угадал его мысли:
— Вторые сутки доходят, как ты здесь. Да еще в горах сколько-то пролежал.
— А где я сейчас?
— У меня в гостях. Вот встанешь — посмотришь мои хоромы пещерные.
— Чем же вы сами питаетесь?
— У меня целое хозяйство: и огород и коза. Мельница даже есть. Рыбу ловлю, фрукты, мед собираю. Ем, что богом дано, только мяса не употребляю.
Федя решился задать главный вопрос:
— А кто вы, дядя?
— Я грешный инок Иона.
— А я думал, так болтают… — вырвалось у Феди.
— Разве слышал обо мне?
Федя молчал.
— Чего застыдился-то? — улыбнулся Иона. — Рыжим монахом называют? Так я и есть рыжий. А ты кто будешь?
— Меня зовут Федей… Федя Вахрамеев.
— Как же попал в эти места?
Не хотелось обманывать этого человека с добрыми утомленными глазами. Но и тайну выдавать было нельзя.
— Заблудился…
— От взрослых отстал, поди?
Федя был рад этой подсказке.
— Да, в Черкесию шли… — Он замолчал и мысленно выругал себя: это караван вынужден был туда через горы идти, а обычная дорога на перевал сворачивала далеко позади.
Но монах не стал изобличать его во лжи: то ли пожалел, то ли сам не знал дороги. Он грустно покачал головой:
— Досталось тебе; хорошо еще, что звери не напали.
— А больше вы никого не видели?
— Нет, не довелось.
— Бредил я? — с беспокойством спросил Федя.