Пещера Рыжего монаха
Шрифт:
— И бредил, и кричал во сне, и стонал громко.
— А что говорил?
— Да все «Киараз» какой-то поминал, голодных накормить обещался… Добрая у тебя душа. А больше ничего я не понял.
У Феди немного отлегло от сердца.
— Что за «Киараз» такой? — продолжал Иона. — Помнится, среди абхазских крестьян это слово в ходу было.
— Так у них содружество называется. А когда от меньшевиков Абхазию освобождали, партизанские отряды себе такое имя взяли.
— От кого, говоришь, освобождали?
— От меньшевиков.
Монах помолчал с минуту, о чем-то вспоминая,
— Ну и как, освободили?
— А то, как же, — усмехнулся Федя, — так дали, что те аж до самой Персии пятками сверкали.
— Кто же теперь краем правит?
Федя недоверчиво посмотрел на собеседника:
— А вы будто не знаете.
— Откуда мне знать? Слышал, что царя уже нет, так то давно было. От мирских дел в стороне живу. Видел красный флаг в городе, а что сие означает, не ведаю.
— Власть в руках рабочих и крестьян. А в том доме, где флаг, ревком помещается… революционный комитет, значит.
— Власть рабочих и крестьян? — задумчиво переспросил монах. — А партия как называется?
— Большевистская. Дядя Иона, вы что, в самом деле ничего не знаете? — У Феди даже дух захватило от удивления. Вот уж будет что порассказать!
— В девятьсот пятом году слышал о такой партии, — неуверенно сказал монах, — только запамятовал, чего они хотят.
— Не хотят… По всей России землю и фабрики у буржуев и помещиков отняли, — заговорил Федя. — Землю крестьянам поровну поделили, заводы рабочим отдали…
— Ишь ты, а помещики да буржуи не противились?
— Ну, ясно, не хотели! Гражданскую войну начали. Сначала, правда, наступали, да только куда им против Красной Армии! Конница Буденного как погнала их!
От возбуждения Федя повысил голос.
— Ладно, ладно, погоди, — перебил его монах. — Ты вот что скажи: эти большевики-то верующие или как?
Вот тебе на! Федя даже растерялся.
— Наоборот, безбожники все.
— А почему тогда по евангельским заветам поступают?
— Зачем по евангельским? Так Ленин учит.
— Это кто такой?
— Это… самый главный большевик, Председатель Совета Народных Комиссаров.
Федя долго с жаром рассказывал обо всем, чего не знал его новый знакомый. Тот лишь покачивал от удивления головой. Потом вдруг спохватился:
— Какой грех! Совсем голову потерял: тебе отдыхать надо, а я уши развесил, мирскими делами интересуюсь. Давай-ка спи да сил набирайся, а я дров на ночь заготовлю: вон как тепло-то выдувает.
Поверх рясы он накинул на себя длинный балахон с капюшоном и вышел. Дверь открылась только на секунду, но струя холодного воздуха метнулась в жилище и пригнула пламя в очаге. Мурашки забегали у Феди по спине. Он представил себя лежащим без сил на диком пустынном плато, под неистовой вьюгой.
Так вот кто оказался его спасителем! Федя с трудом приподнялся на локте и огляделся.
Пещера, расширяясь от входа, тянулась в глубину. Дверь, сколоченная из массивных еловых плах, была неправильной формы, потому что повторяла контуры входного отверстия. По сторонам от входа стояли кадушка и ящик, здесь же размещался хозяйственный инвентарь: Федя разглядел топор, лопату, мотыгу. На вколоченном в трещину колышке
А где же спал сам хозяин пещеры? Федя перегнулся через изголовье и разглядел на земле подстилку из еловых лап, накрытую какой-то хламидой. Этой убогой постелью довольствовался Иона с тех пор, как в пещере поселился он, Федя. Жалость и благодарность овладели его сердцем.
Вскоре отшельник появился с большой охапкой дров.
— Вот разыгралась непогодушка! — заговорил он, отряхивая от снега балахон. — Не приведи господь доброму человеку в горах оказаться. Молиться надо за плавающих и путешествующих.
Он разделся и бросил в затухающий огонь мокрый еловый корень. Черный дым повалил от него и струями заходил под потолком, но через минуту дерево вспыхнуло и пламя загудело в дымоходе, отсветы его заплясали на стенах пещеры.
— Вот как хорошо! С огоньком и теплее и веселее, а если есть что в котелке подогреть, то и того лучше.
Глаза монаха покраснели от дыма, но довольно блестели.
— Что не спишь, отрок?
— Не хочется; видно, отоспался. Хорошо тут у вас. Но ведь случись что с вами — заболеете, например, — так даже воды подать некому.
— Все в воле господа, до сих пор миловал. Простужался, это бывало. У меня на этот случай лекарства кой-какие есть. — Он повел рукой в сторону развешенных трав. — Есть от простуды, от ревматизма. Вот по-абхазски ахурбгиц — раны заживляет; аджаква — от малярии. То, что тебе пить давал, — ашхардац — целебный корень, от всякой немощи полезен, силы восстанавливает, вроде женьшеня. Абхазские пастухи его очень жалуют.
— Откуда вы все это знаете?
— Поживи здесь с мое, и ты узнаешь. — С довольным видом он продолжал: — А что касается воды, то у меня и водопровод есть. — Он взял кружку и, подойдя к боковой стенке очага, повернул какое-то устройство. Потом показал Феде кружку: из нее шел пар. — Хочешь, идет горячая вода, хочешь — холодная.
Огонь затухнет, а вода еще целый день горячей будет — камень долго тепло держит.
— Вы изобретатель, оказывается! Только, живя здесь, никому пользы не принесете, — вырвалось у Феди.
— Достаточно того, что зла людям не несу.
— А как же без людей жить? Ведь скучно одному.
— Тому не скучно, кто богу жизнь посвятил, — несколько сурово отозвался Иона. — Наедине с богом да природой, не ведая тревог, куда лучше. Впрочем, неверующий ты — все равно не поймешь.
Он присел у очага и, прищурившись, стал смотреть на пламя. Его худое лицо с узким носом и запавшими глазницами резко очерчивалось в свете огня.