Песнь молодости
Шрифт:
Дао-цзин бросила полотенце и заторопилась в соседнюю комнатенку. Здесь, в полумраке, на кане около окна, лежал молодой человек с почерневшим лицом и длинными, отросшими волосами. У него были большие утомленные глаза, выдающиеся скулы, бескровные губы. При виде Дао-цзин он приподнялся и радостно заулыбался:
— Вы ко мне?
— Лежи, лежи. Что, болит? Пить хочешь? — участливо спрашивала Дао-цзин. Она налила из термоса чашку кипятка и дала больному. — Скоро будут готовы пампушки. Есть будешь?
Минуту тому назад молодой человек бранился, а сейчас он не мог оторвать глаз от Дао-цзин; слезы капали на его грязную подушку.
— Сестрица, вы… вы… Я никогда не забуду вашей доброты!
Дао-цзин смутилась. Этот юноша, которому было не больше двадцати двух лет, назвал ее сестрой. Одинокий и больной, он как к родным привык к «матери и дочери», проявившим заботу о нем. Ему хотелось почаще видеть кого-нибудь из них, и он то стонал, то легонько стучал в стену, то, не вытерпев, просто звал их. И Дао-цзин всегда бежала к этому прикованному к постели человеку.
Лю и Дао-цзин снимали две комнатки в доме, где жили отец с сыном. Сын — безработный железнодорожник, отец — тоже бывший железнодорожный рабочий. Сейчас он занимался только поденной работой либо мелкой торговлей. Они влачили полуголодное существование.
Молодой рабочий — Жэнь Юй-гуй — служил кочегаром на Бэйпин-Ханькоуской дороге. Получив ожог ног, он несколько месяцев не мог ходить на работу, и поэтому администрация уволила его. Раны гноились, и юноша испытывал невероятные мучения.
Когда Лю и Дао-цзин переехали сюда, больной, голодный и заброшенный Жэнь Юй-гуй был еле жив. Но уже через какой-нибудь месяц благодаря стараниям женщин он стал поправляться. Несмотря на занятость, Лю или Дао-цзин топили ему печку, приносили горячую пищу. Отец обычно целый день не бывал дома, оставляя сыну только что-нибудь поесть, и Лю либо Дао-цзин разогревали больному пищу. Когда отцу нечего было оставить сыну, женщины кормили его, хотя и сами испытывали лишения. Дао-цзин приходилось больше заботиться о больном, так как она чаще оставалась дома, и поэтому не мудрено, что Жэнь Юй-гуй проникся к ней очень теплым чувством.
Дао-цзин посидела около Жэнь Юй-гуя и вернулась за пампушками. В это время пришла Лю.
— Какие новости? Принесла материалы? — спросила Дао-цзин.
Лю сняла старый темно-синий халат, переоделась, выпила воды.
— Мне только что передали, что Центральный Комитет опубликовал важный документ о текущем моменте. Но он еще не получен.
— Когда же он будет у нас? Так волнуешься… Ведь неизвестно, где сейчас Красная Армия… Мама, есть хочешь? Пампушки готовы. Кушай!
— Нет, я сыта. Что ты там завернула? — кивнула она на стол.
Дао-цзин смутилась:
— Это пампушки… на завтра.
Лю рассмеялась и
— Зачем хитришь? Ты хочешь отнести их Жэнь Юй-гую? Скажи-ка мне, а ты сама сыта? Да и мне оставила самые лучшие. Нет, тебе нужно есть. Тебе нужно заботиться о здоровье больше, чем мне…
Дао-цзин смущенно улыбнулась.
— Мама, надо же поделиться! Старый Жэнь каждый день приносит домой гроши. Мы должны помочь ему… ведь человек тяжело болен.
— Правильно! Сю-лань, ты поступаешь хорошо. Неси скорее. Но я не позволю больше морочить мне голову: ты и сама должна есть досыта. Да, кстати, не говори с ним о политике…
В этот момент из соседней комнаты донесся стон, и Дао-цзин заторопилась. Худой, словно спичка, слабый и больной юноша вызывал у нее материнское чувство.
Отец Жэнь Юй-гуя был странным человеком. Вначале он не обращал никакого внимания на Лю и Дао-цзин, хотя и жил рядом с ними. Целыми днями он ходил с печальным лицом, никого не замечая вокруг. Потом он увидел заботу о своем сыне, и морщины на его лице чуть разгладились. Но, несмотря на это, он так и не разговаривал со своими новыми соседками.
Однажды, когда Дао-цзин расспрашивала Жэнь Юй-гуя о его работе, разговор зашел о большой Февральской забастовке на Бэйпин-Ханькоуской линии. Глаза Жэнь Юй-гуя загорелись, на лице появился румянец. Отец же остался равнодушен. Он молча сидел на скамейке и дремал. Дао-цзин это не понравилось. Хотя Лю и предостерегала от разговоров на политические темы, чтобы тем самым не поставить под угрозу подпольную работу, однако Дао-цзин не удержалась от такого разговора, по крайней мере с Жэнь Юй-гуем.
После этого Жэнь Юй-гуй стал мало-помалу изменяться. Он не только поправлялся, но и повеселел. Раньше он лежал на кане, стонал, ругался, разглядывал пустые и бессодержательные иллюстрированные книжонки. Теперь же он читал «Жизнь масс», «Всемирные известия» и другие прогрессивные книги и журналы, которые украдкой приносила ему Дао-цзин. Когда никого не было дома, он часто звал Дао-цзин к себе.
— Извините за беспокойство, сестрица. У вас есть время?.. Скажите, пожалуйста, что такое классовая борьба? Когда победит наш пролетариат?
И обрадованная Дао-цзин отвечала ему.
Иногда их разговор украдкой подслушивал старик отец. Возвращаясь домой, он тихонько подходил к двери и слушал. Однажды Дао-цзин натолкнулась на него. Старик потянул ее за рукав и укоризненно сказал:
— Почему вы при мне не рассказываете? Что вы зря морочите голову моему сыну?
Дао-цзин страшно рассердилась. До чего же странный этот старик!
Правда, больше старик так никогда не говорил, а частенько украдкой садился на ступеньки около двери и слушал их беседы.