Песнь молодости
Шрифт:
Перешагивая через тела, в беспорядке лежавшие на полу вагона, он подошел к двери. Голова шла кругом от множества забот, и, хотя было холодно, Ли Мэн-юй чувствовал необходимость освежиться. Прижавшись к полуоткрытой двери, он смотрел в широкую щель на пробегавшую мимо темно-серую равнину. Близился рассвет. Край неба уже посветлел, широкая равнина, словно просыпаясь, постепенно меняла свою окраску. Неизменными оставались лишь мрачно вздымающиеся далеко на горизонте горы да блеск нескольких звезд над головой.
«Скоро Цзинань!» Ли Мэн-юй глубоко вдохнул
С приездом бэйпинских студентов размеренная, спокойная жизнь гоминдановской столицы была нарушена. Словно перед приближением к городу врага, на главных улицах во множестве появились вооруженные до зубов патрули.
Прибывшие студенты разместились в спортивном павильоне Центрального университета. С первого же дня их приезда у главного входа в спортивный павильон без конца гудели машины — это приезжали и уезжали партийные работники городского комитета гоминдана и журналисты, которые все время кружились около студентов, выясняя их намерения.
4 ноября штаб нанкинского гарнизона наложил арест на несколько тысяч экземпляров «Обращения к народу», отпечатанного студентами, и арестовал владельца типографии.
Утром 5 ноября в студенческий штаб был доставлен ультиматум городских властей. Студенты поспешно окружили Ли Мэн-юя, читавшего вслух:
— «…Со времени приезда в столицу так называемой «Студенческой демонстрации Пекинского университета» в городе развернулась пропаганда за проведение в городе демонстрации. Благоразумные советы городских властей отвергаются. Руководители студентов делают лживые заявления и ведут себя вызывающим образом. Вчера они напечатали прокламацию, порочащую правительство, которое якобы «продает страну с молотка и попирает китайскую нацию», в конце которой они с явно пропагандистскими целями заявляют: «Мы не только не доверяем ему, но и хотим свергнуть его», и болтают вздор о каком-то «революционном правительстве». Безусловно, они поют в один голос с коммунистами…»
— Довольно! Хватит читать! — сказал Лу Цзя-чуань, беря «ультиматум» из рук Ли Мэн-юя. — Дальше, конечно, говорится, что мы заговорщики, замышляющие бунт, что они сделают все, чего требуют интересы государства и народа… Обстановка очень напряженная, и мы должны как можно скорее приниматься за дело.
Тут же началось экстренное совещание. На нем было решено, невзирая на угрозы штаба гарнизона, начать демонстрацию 5 ноября в одиннадцать часов утра. Кроме того, Лу Цзя-чуань должен был направиться в штаб гарнизона, чтобы объяснить командующему Гу Чжэн-луню действия студентов и даже, если можно, просить у него защиты.
Выслушав решение совещания, Лу Цзя-чуань долго молчал. Его глаза потемнели. Когда он был вместе со своими товарищами, он ничего не боялся. Но он должен один на один встретиться с Гу Чжэн-лунем.
— О чем задумался,
Лу Цзя-чуань улыбнулся и встал.
— Брат Ли, вы правильно решили. Я отправляюсь немедленно! Но ведь вся тяжесть по руководству демонстрацией ляжет на твои плечи.
— Нет, подожди! — после короткого раздумья сказал Ли Мэн-юй. — Одному идти не следует. Если что-нибудь случится, то даже письма переслать будет не с кем. Пусть Сюй Нин отправляется вместе с тобой. Он находчивый парень.
— Ну, желаю удачи! — Лу Цзя-чуань хотел было выйти, но, вспомнив, что может больше не вернуться, еще раз крепко пожал руку товарищу.
Лу Цзя-чуань и Сюй Нин надели нарукавные повязки участников демонстрации и направились в штаб гарнизона. Они должны были передать командующему письменный ответ демонстрантов на его ультиматум.
Довольно долго они сидели в приемной командующего. Наконец вошел человек средних лет, с бледным лицом, одетый в европейский костюм. Чуть заметно улыбаясь, он закурил сигарету и поздоровался с Лу Цзя-чуанем и Сюй Нином. Опустившись на диван, он изучающе посмотрел на обоих студентов и медленно спросил:
— Что привело вас сюда?
— Вероятно, вы не командующий Гу Чжэн-лунь, а мы хотим видеть именно его, — неторопливо ответил Лу Цзя-чуань. Он хотел показать себя еще более вдумчивым и обходительным, чем этот вошедший в комнату господин.
Тот нахмурился, очевидно поняв, что оба эти парня далеко не так просты, как можно было подумать с первого взгляда. Затянувшись два раза, он сказал:
— Я начальник штаба гарнизона и полностью могу заменить командующего. Вы можете сообщить мне все, что хотели сообщить ему.
— Сегодня в одиннадцать часов утра мы, студенты, прибывшие сюда из Бэйпина, начнем демонстрацию. Мы пройдем перед Министерством юстиции, Министерством иностранных дел, зданием ЦК гоминдана, по улицам Чэнсянь, имени Сунь Ят-сена, Хуапайлоу, мимо храма Чжуанфуцзы, по улицам Чжунчжэн и Чжунхуа. Просим штаб гарнизона направить в эти районы военную полицию для защиты демонстрантов! — говорил Лу Цзя-чуань, пристально глядя на начальника штаба.
У того вдруг исчезла улыбка с лица. С силой отшвырнув сигарету, он строгим голосом спросил:
— Скажите, пожалуйста, почему представители многих учебных заведений прибыли в столицу, чтобы подать петиции, и лишь ваш университет настаивает на демонстрации? Зачем вам нужна демонстрация? Против кого вы хотите демонстрировать?
— Время петиций уже миновало, — чуть заметно улыбнулся Лу Цзя-чуань. — Многотысячные массы в течение трех месяцев подавали эти петиции, однако вы по-прежнему придерживаетесь «политики непротивления». Поэтому-то мы и хотим провести демонстрацию. Против кого мы хотим демонстрировать? Мы хотим протестовать против японского империализма, угрожающего китайской нации. Против прихвостней японских империалистов, продающих Китай!