Песнь Самайна
Шрифт:
Поющие женщины не просто окружали мужчин, они держались за руки, смыкая кольцо.
Рогнеде было всё равно. Годы тренировок с отцом не прошли даром, северянка вскочила на ноги, метнулась к самым младшим из поющих девок и без труда перепрыгнула через их сцепленные руки.
Вслед ей раздались охи, гневные мужские крики. Но ни одна из женщин не позволила себе прервать Песнь.
Рогнеда бежала на плач, не оглядываясь. Ей казалось, что стоит остановиться, и её непременно настигнет то зло, которого так страшатся
Лес стремительно приближался.
Северянка пронеслась мимо деревьев, срывая нити с подвесками, пересекая грань.
В лесу Рогнеда не остановилась. Она бежала в сторону плача, пока ноги не подкосились, а дыхание не застряло где-то в горле. Тогда северянка упала на колени, упираясь ладонями о влажную траву и ловя ртом свежий осенний воздух.
Отдышавшись, она поднялась на неверных ногах. С чистого, неправильного для Самайна неба на лес смотрела стареющая луна. Она освещала ровные стволы деревьев и кривой бурелом. Лес казался тусклым, спящим. Но вполне обычным.
Рогнеда не видела ни следа тех страхов, от которых люди отгораживались кострами, железом и Песнью.
Песнь. Её больше не было слышно.
«Я не могла убежать так далеко. Или они замолкли? Неужто я прервала то, что начали ещё до моего рождения?» – думала Рогнеда, опасливо осматриваясь.
Слева меж деревьев раздался хруст надломившейся ветки. Северянка вздрогнула и отскочила в сторону.
«Тоже мне, валькирия!» – мысленно прикрикнула она на себя.
Звуки, что с опушки казались чьим-то плачем, теперь больше напоминали жалобное поскуливание. Они исходили оттуда же, где надломилась ветка.
Рогнеда хотела уйти. Хотела сбежать обратно на опушку, к отцу, который всегда её защищал.
Она почти развернулась. Почти сделала шаг прочь от пугающих звуков. Почти сдалась.
Но тут скулёж прекратился. Кто бы ни был за деревьями, он больше не издавал ни звука.
«А что если там кто-то умирает, пока ты тут стоишь? Что бы сказала тебе старица? Опять боишься замарать руки? Или сердце?»
Не давая себе времени на раздумья, Рогнеда двинулась к деревьям. Шаг. Другой.
По привычке, северянка нервно двигала руками, изгибала тонкие бледные пальцы в слова:
«Старица бы не испугалась».
Она прошла ещё немного, и за деревьями показался невысокий холм, устеленный облетевшими листьями.
Сначала Рогнеда никого не заметила, и лишь приглядевшись повнимательней, различила на ярких листьях рыжую фигуру.
Это был лис. Слишком крупный, слишком красочный для здешних мест. Его пушистый хвост безвольно лежал на лиственном покрывале, а задняя лапа была прижата капканом.
Рогнеда знала, что многие охотники деревни расставляли свои капканы в лесу. И многие хотели бы подарить своим жёнам муфты из лисьей шкуры.
Лис попался сам. Таков закон охоты. По-хорошему,
Только, Рогнеда никогда не считала капканы честной охотой. Они были подлостью, ленью нерадивых охотников, не желавших проливать пот, в погоне за звериной кровью.
И Рогнеда не вернулась.
Она подошла к лису, осторожно опустилась рядом с его покалеченной лапой.
Капкан был зубчатый, ржавый и явно старый. Локка так грубо никогда не работал.
«Отец никогда не делал капканов» – думала Рогнеда, бережно касаясь шелковистой шерсти лиса.
От этого прикосновения животное вздрогнуло и вновь заскулило. Едва слышно, устало.
Рогнеда закатала рукава своего вывалянного в траве суконного платья, и взялась обеими руками за створки капкана.
Едва она начала их разводить, как лис забился, задёргал лапой, ещё сильнее насаживаясь на острые края капкана.
«Тише, тише, маленький!» – Рогнеде хотелось что-то сказать, успокоить несчастное животное.
Но она могла лишь сжать зубы и тянуть створки ещё сильнее.
Наконец, капкан со скрежетом отворился. Лис в тот же миг выскользнул и попытался сбежать в чащу, но окровавленная, волочащаяся лапа не дала ему сделать и шага. Рыжая фигура его вновь повалилась на землю.
Рогнеда с отвращением вытерла побуревшие от ржавчины ладони о подол платья и поспешила к лису.
Он был длинным, в половину самой северянки, но худым. Рогнеда с трудом смогла взвалить животное себе на плечо.
«Не оставлять же его в лесу с такой лапой…» – убеждала саму себя северянка, бредя по ночной чаще в сторону избы старицы.
Куда-то пропали мысли о Песни, о Самайне, о том, что будет ждать Рогнеду, когда она вернётся к отцу.
Северянкой двигало одно желание: восстановить закон охоты, вылечить жертву горе-охотника. В этот миг Рогнеда чувствовала себя сильной, важной, достойной своего имени.
Возможно, если бы её сейчас увидела старица, то назвала бы глупой, тщеславной девчонкой, возомнившей себя судьёй. Но старица сама научила её ремеслу травницы. И не ей теперь было решать, как Рогнеда его применит.
Северянка дошла до избы только к рассвету. Она специально выбрала дальний, окружной путь через лес, только бы не слышать Песни, не вспоминать, что она натворила.
Лис на её плече зашевелился, но вырваться больше не пытался. Наоборот обнял своим хвостом Рогнеду за плечи и доверчиво свесил голову.
К рассвету зарядил дождь.
Казалось, Самайн, опоздав к собственной ночи, решил в последние мгновения наверстать упущенную бурю. Небо скрылось за тучами, молнии прорезали мир, а меж их вспышками всё было окутано тьмой, словно небо хотело выиграть для Рогнеды лишние ночные часы.