Песнь ветра

Гуляев Константин

Ризничий склонился в почтительном поклоне. Может и вовсе не ушлют? Завтрашний день покажет.

На следующий день под вечер к замку подкатила карета епископа. Пан Лещинский степенно спустился на бренную землю и направился было в свои покои отдохнуть с дороги, но необычное безлюдье во дворе заронило некие сомнения: единственный бестолковый служка, встретивший епископа у замковых ворот, трясся, как осиновый лист.

– В чем дело? – досадливо осведомился его преосвященство, и служка бухнулся ему в ноги. Выл он при этом так нечленораздельно и невообразимо, что епископ отпихнул дурака с дороги и решительно направился в малую сакристию. Что

там у них стряслось?! Епископ терялся в догадках. Однако его проводили в сарай, стоящий на отшибе. И, войдя в сарай, епископ понял, почему: давешние ящики должны были уже ощутимо пованивать, но трупного запаха почему-то не ощущалось.

На приснопамятном табурете стоял уже третий ящик, а подле него, на полу, еще два. Понятно.

– Я так вижу, что вы всем гарнизоном не можете отловить местного пройдоху, который делает из нас идиотов? – ледяным тоном осведомился епископ. Присутствующие в количестве шести священнослужителей все как один распростерлись ниц и смиренно ждали кары. – Что за цирк вы тут устроили?!

Присутствующие не пошевельнулись. Изумленный епископ подошел к ящику и смахнул на пол крышку. В ящике лежала рука. Правая. С таким же измочаленным концом. Отодранная от туловища рука с перстнем епископа на среднем пальце.

Его преосвященство сглотнул комок, подкативший к горлу, и медленно взял изувеченную конечность левой рукой. Приставил к правой, затрясшейся, как в лихорадке. Руки были неотличимы: тот же шрам на указательном пальце, те же узловатые суставы, та же пергаментная кожа.

Он очнулся на полу. Лоб его покрывала мокрая тряпка, а вокруг суетились священнослужители. Отец-комендант стоял перед ним на коленях и держал миску с водой. Лицо его было мертвым и серым, как мостовая.

– Это демоны, ваше преосвященство… – залепетал он, заикаясь и всхлипывая. – Демоны… мы все стояли у ворот, но ящик… ящик появился сам по себе, никто его не приносил…

Епископ закрыл глаза. Демоны. Вероятно, весьма вероятно. Он только сейчас заметил, что судорожно сжимает левой рукой правую. Не отгрызенную, а живую правую руку, еще пока свою. Но уже саднящую в том месте, где заканчивалась та рука, из ящика. Кайлом или колуном ее отмаксали? Матерь Божия, сохрани и помилуй, что ж это творится… За что…

Он с кряхтением сел и смахнул нелепую тряпку со лба. Спокойно. Нечистая сила, вернее, противодействие ей – его прямая обязанность. Еще посмотрим, кто тут кого сведет с ума.

Он потребовал нож и жестом велел подать ему один из ящиков, стоявших в двух шагах от него. Скинув крышку, епископ, уже не смущаясь, достал ногу, повертел в руке, примеряя, как она должна расти. Тоже правая. Так. Лекарский ботинок долой. Теперь долой свою туфлю. Сравниваем. Опять неотличимо. Та-ак. Втыкаем нож, разрезаем. От большого пальца до щиколотки. Рассматриваем. Обычная мертвая плоть, не муляж.

Так.

Отшвырнув изувеченную конечность, епископ требовательно протянул руки вверх. Пятеро кинулись к нему, чтоб помочь подняться и отвести в покои. Ему нужно было подумать. Что за неотличимый двойник объявился в их землях, откуда он взялся? И что вообще означают эти посылки?

Через четверть часа Лещинский вызвал отца-настоятеля.

– Скажи-ка, брат мой… Нет ли у святой инквизиции подходящей кандидатуры на четвертование в ближайшие дни?

Отец-комендант оторопел и секунду смотрел в никуда округлившимися глазами.

– Вы шутите, ваше преосвященство? Завидую вашей выдержке. Святая Мария, четвертование… ну конечно!

У

Лещинского в глазах мелькнула горькая ирония, и святой отец смутился:

– М-мм… но все же кандидатуры нет, еретиков не четвертуют – кому, как не вам об этом знать. Правда… постойте-ка… колдуна поймали. Два… Святая Мария, три дня назад. Ваше преосвященство, я совсем забыл, я не придал значения… но ему грозит аутодафе!

– В чем его обвиняют?

– Колдовство, – комендант истерически прыснул. – В колдовстве обвиняют, машину сатанинскую выдумал, да я подумал, что брешет инквизитор, прошу прощения… Святая Мария! Я немедленно иду к нему.

– Нет. Вместе пойдем. Помогите-ка, святой отец…

Лещинский редко спускался в подвалы замка. Пахло тут не очень, сырость пробирала до костей, да и многочисленные спиральные ступени могли свести с ума кого угодно. Того, что сейчас подвалы облюбовала инквизиция, никто не знал, у борцов с ересью хватало собственных резиденций: Ниса, Познань, Дорухов… Туда и свозили ведьм для казни. До севера страны у отцов-инквизиторов долго не доходили руки, вот он и согласился по просьбе кардинала приютить святых карателей. И, похоже, напрасно. И без того только недавно военный замок перестроили под епископскую резиденцию, а службы проводятся только для избранных, так теперь еще и в подвалах основалась святая инквизиция. Не-ет, буду просить его высокопреосвященство о лишении нас такой чести. Епископская резиденция не занимается инквизицией, у нее и без ведьм дел хватает…

Войдя в пыточную, Лещинский брезгливо окинул взглядом немногочисленных пленников: одну ведьму горизонтально растянули на веревках, ее поясницу высоко вздымал подвижный механизм, выгибая тело дугой. В рот ей лили воду, ведьма вяло булькала. Другая, подвешенная на вывернутых руках, не шевелилась. Видимо, их периодически меняли местами, чтоб кровь не застаивалась. И третьим, растянутым на дыбе, похоже, был тот самый колдун. Они слышали недавно его отдаленные крики, но сейчас он лишь тихо стонал.

К вошедшим приблизился отец-инквизитор, сухонький невзрачный аббат с рыбьими глазами и обожженным лицом. Низко поклонившись, он озабоченно поджал тонкие

губы:

– Ваше преосвященство… виноват… вам помешали крики? Я распоряжусь…

Отец-комендант прервал его жестом.

– Нет, брат. Расскажи его преосвященству про колдуна.

– Про колдуна! – облегчение, разлившееся по лицу инквизитора, покоробило епископа, но он промолчал.

– Сейчас… – аббат метнулся к столу и принялся рыться в свитках. – Вот. Иржи Корбут, при содействии жены-ведьмы и при Божьем попущении, призвал демонов, после чего при их помощи создал машину для порчи скота во всем княжестве. Удои упали на треть, пока мы не нашли злоумышленников. Но жена, демоны и машина исчезли, теперь мы пытаем его для того, чтоб он выдал нам их местоположение. После чего колдун будет придан вашему высокому суду. Наша просьба: отлучение от церкви и аутодафе в силу невиданного масштаба порчи.

Голос инквизитора вначале дрожал от рьяной поспешности, но к концу свитка окреп и стал даже несколько торжественным.

Епископ, дотоле не сводивший глаз с инквизитора, посмотрел на колдуна. Так. Удои, значит. Лето в этом году выдалось поганым, засушливым. Видимо, этого колдун и добивался. За такое и четвертовать мало…

– А что он говорит в свое оправдание?

– Ересь! – взвизгнул инквизитор и в порыве взмаха рук чуть не выронил свиток. – Ересь, ваше преосвященство, я не смею…