Песни

де Вентадорн Бернарт

Мне в пору долгих майских дней… [169]

I. Мне в пору долгих майских дней Мил щебет птиц издалека, Зато и мучает сильней Моя любовь издалека. ⁵И вот уже отрады нет, И дикой розы белый цвет, Как стужа зимняя, не мил. II. Мне счастье, верю, царь царей [170] Пошлет в любви издалека, ¹⁰Но тем моей душе больней В мечтах о ней – издалека! Ах, пилигримам бы вослед, Чтоб посох страннических лет Прекрасною замечен был! ¹⁵III. Что счастья этого полней — Помчаться к ней издалека, Усесться рядом, потесней, [171] Чтоб тут же, не издалека, Я в сладкой близости бесед — ²⁰И друг далекий, и сосед — Прекрасный голос жадно пил! IV. Надежду в горести моей Дарит любовь издалека, Но грезу, сердце, не лелей — ²⁵К ней поспешить издалека. Длинна дорога – целый свет, Не предсказать удач иль бед, Но будь как бог определил! V. Всей жизни счастье – только с ней, ³⁰С любимою издалека. Прекраснее найти сумей Вблизи или издалека! О, я огнем любви согрет, В отрепья нищего одет, [172] ³⁵По царству б сарацин бродил. VI. Молю, о тот, по воле чьей Живет любовь издалека, Пошли мне утолить скорей Мою любовь издалека! ⁴⁰О, как мне мил мой сладкий бред: Светлицы, сада больше нет — Все замок Донны заменил! VII. Слывет сильнейшей из страстей Моя любовь издалека, ⁴⁵Да, наслаждений нет хмельней, Чем от любви издалека! Одно молчанье – мне в ответ, Святой мой строг, он дал завет, Чтоб безответно я любил. ⁵⁰VIII. Одно молчанье – мне в ответ. Будь проклят он за свой завет, Чтоб безответно я любил! [173]

169

Р. – С. 262, 2. В этой песне оригинально построен весенний запев: под влиянием любовной тоски весенняя радость становится

для поэта столь же немилой, как и зимняя стужа. Рифмы этой песни унисонны, но во второй и четвертой строках каждой строфы рифму заменяет слово «издалека», которое служит ключевым словом песни, ибо в ней говорится о любви поэта издалека и о его мечтах о том, чтобы увидеться с Донной.

170

Царь царей– т. е. бог.

171

Так мечтает поэт встретиться со своей Донной, хотя и сознает, что надежды на это мало. Однако надо отметить, что такие мечты тоже, подобно предшествующей песне, не свидетельствуют о чрезмерном «платонизме» любви поэта.

172

Трубадуры часто говорят о своей готовности переносить лишения и мучения ради того, чтобы добиться свидания с любимой.

173

Так заканчивает Рюдель песню о своей «любви издалека», посылая проклятие своему святому (так называемому «патрону», чье имя он носит). Опять-таки тут проявляется нечто совершенно противоположное тому культу чуть ли не мистической, «платонической» любви, которая нередко приписывалась поэту из-за предвзятого романтического толкования упоминаемой им «любви издалека», – в то время как слово «издалека» имеет у него лишь реальный, чисто географический смысл и не связано с упоением недоступной, «неземной» любовью.

Наставников немало тут… [174]

I. Наставников немало тут Для наставления певцов: Поля, луга, сады цветут Под щебет птиц и крик птенцов. ⁵Хоть радует меня весна, Но эта радость не полна, Коль испытать мне не дано Любви возвышенной услад. II. Забавы вешние влекут ¹⁰Детишек или пастухов, — Ко мне же радости нейдут: Напрасно жду любви даров, Хоть Донна и огорчена, Что так судьба моя мрачна, ¹⁵Что мне стяжать не суждено То, без чего я жить не рад. III. Далёко замок, где живут Они с супругом. Тот суров. Пускай друзья мне подадут ²⁰Благой совет без лишних слов: Как передать ей, что одна Спасти меня она вольна, Будь сердце мне оживлено Хоть самой малой из наград? ²⁵IV. Всех, что оттуда род ведут, [175] Где был ее родимый кров, Пускай мужланами их чтут, Я звать сеньорами готов. Повадка их груба, смешна, ³⁰Но их страна – ее страна! И Донна поняла давно, О чем те чувства говорят. V. К ней, только к ней мечты зовут, Я вырван из родных краев, ³⁵Обратно корни не врастут. Усну ль, усталый от трудов, — Душа лишь к ней устремлена. В груди надежда зажжена: А вдруг мне будет воздано ⁴⁰За все наградой из наград? VI. Спешу к ней. Вот ее приют, А мне в ответ на страстный зов Увидеть Донну не дают Ни свет дневной, ни тьмы покров. ⁴⁵Но, наконец, идет она — Сказать лишь: «Я удручена! Сама хочу я счастья, но Ревнивец [176] и враги [177] следят», VII. Желанья так меня гнетут, ⁵⁰Что рассказать – не хватит слов. И слезы горькие текут, И день лишь новой мукой нов. Пусть ласка будет и скромна, — Мне лишь она одна нужна: ⁵⁵От слез лекарство лишь одно, — Врачи меня не исцелят!

174

Р. – С. 262, 4. Трубадуры нередко рассматривали свою песнь как результат «весенней радости», буйного разгула сил, охватывающего всю природу. Эта мысль часто высказывалась в «весенних» запевах. В первых строфах песни Рюдель подчеркивает, что ему недостаточно одного весеннего возбуждения.

175

В феодальном государстве к людям относились в соответствии с тем местом, которое они занимали в сословной иерархии. Поэтому заявление поэта, что он готов «звать сеньорами» всех жителей страны, из которой происходит возлюбленная, звучало как очень сильное выражение чувства.

176

Ревнивец– так очень часто в языке трубадуров именуется муж возлюбленной.

177

… враги– т. е. люди, старающиеся разгласить тайну сокровенных чувств поэта. Неприязнь к «завистникам», «клеветникам», «врагам» – типичный мотив лирики трубадуров.

Рамбаут д'Ауренга

(третья четверть XII в.) [178]

В советах мудрых изощрен… [179]

I. В советах мудрых изощрен, Я всем влюбленным их давал, Но сам, хоть нынче и влюблен, Таких советов я лишен, — ⁶И вот успеха не искал Дарами, лестью, клеветой: Любовь по-новому мне зрима — Чиста, добра, неугасима. II. Тому же, кто иным прельщен, ¹⁰Я в помощи не отказал. Пусть мой совет усвоит он И будет удовлетворен — Получит то, чего желал, К тому же с общей похвалой ¹⁵(Чем пренебречь недопустимо: Молва порой неумолима). III. Итак, кто был одной из донн (Чьей дружбой он бы щеголял) С пренебреженьем отстранен, ²⁰Тот донне угождать волен; А злые речи услыхал — Урок ей преподай крутой — Со злючкой злость необходима, Иначе цель недостижима. ²⁵IV. А больше встретил бы препон, И тут бы пусть не унывал, — У недотроги свой канон: Кем не один стишок сложен, Такой, чтоб донну задевал ³⁰Злословьем или похвальбой, Кто девки не пропустит мимо, Чей дом не келья нелюдима, — V. Тот донной не пренебрежен: На любопытстве он сыграл! ³⁵Но путь такой мне не сужден, Моим же сердцем воспрещен. Когда б успеха и не знал, Я перед донной, как сестрой, Что нежно, преданно любима, ⁴⁰Хранил бы скромность нерушимо. VI. Но должен быть предупрежден Любой, кто мне бы подражал: Тоской он будет изможден, Да и глупцом провозглашен. ⁴⁵Уж лучше б скромность нарушал И с тою донной и с другой (Хотя притом недопустимо И бушевать неукротимо). VII. А я – сознаться принужден — ⁵⁰Любви услад не испытал (Хоть этим, право же, смущен). И лишь недавно награжден Мне милым перстнем, что блистал На ручке… но молве людской ⁵⁵Грех то предать, что столь ценимо. Нет! Тайна бережно хранима. [180] VIII. Лишь вы, Жонглер Прекрасный [181] мой, Вы знаете неоспоримо, Какая Донна мною чтима. ⁶⁰IX. Я шлю свой вере [182] в Родез родимый [183] — Пусть там пребудет невредимо!

178

Властитель города Оранжа (Ауренга), основание которого восходит еще к римским временам. Связанный родственными узами со знатнейшими семьями Прованса и Лангедока, Рамбаут д'Ауренга умер в молодом возрасте, оставив довольно большое, по тогдашним масштабам, творческое наследие (около 40 песен). Он был одним из самых ярких и трудных поэтов своего времени, общепризнанным представителем и защитником «темного стиля».

179

Р. – С. 389, 18. Довольно причудливая песня. Поэт перечисляет несколько циничные советы, какие он может дать влюбленным, чтобы те добились успеха, но признается, что сам подобным советам следовать не может; таким замысловатым, косвенным образом он восхваляет свою истинную любовь.

180

Умение хранить тайну своей любви – одна из обязательных куртуазных добродетелей. Вот и здесь поэт отказывается открыть имя Донны, подарившей ему перстень.

181

Жонглер Прекрасный– сеньяль возлюбленной поэта или дамы, которую он сделал поверенной своих любовных переживаний. Было высказано предположение, что в данном случае речь идет об Азалаиде де Поркайраргес, знатной даме из Лангедока, одной из двух поэтесс, с которыми легенда связывает имя поэта (другой была Беатриса де Диа).

182

… вере– обозначение строфического поэтического произведения, иногда отличного от кансоны, иногда же совпадающего с ней.

183

Родез родимый– поэт не был уроженцем Родеза, и речь идет, по-видимому, о дани уважения графине Родезской, которую Рамбаут иногда упоминает в торнадах своих песен.

Графиня де Диа

(вторая половина XII в.) [184]

Мне любовь дарит отраду… [185]

I. Мне любовь дарит отраду, Чтобы звонче пела я. Я заботу и досаду Прочь гоню, мои друзья. ⁵И от всех наветов злых, Ненавистников моих Становлюсь еще смелее — Вдесятеро веселее! II. Строит мне во всем преграду ¹⁰Их лукавая семья, — Добиваться с ними ладу Не позволит честь моя! Я сравню людей таких С пеленою туч густых, ¹⁵От которых день темнее, — Я лукавить не умею. III. Злобный ропот ваш не стих, Но хулить мой смелый стих — Лишь напрасная затея: ²⁰О своей пою весне я!

184

Графиня Беатриса де Диа была наиболее знаменитой из куртуазных поэтесс Прованса. По старопровансальской «биографии» графиня де Диа была замужем за Гильемом де Пуатье (речь идет о ветви графского рода Пуатье, издавна обосновавшегося в одной из юго-восточных областей Франции) и любила поэта Рамбаута д'Ауренга, «о котором и сложила много хороших песен». Но графства Диа в период жизни Рамбаута д'Ауренга не существовало, город Диа не входил во владения графов Пуатье, а реальный Гильем де Пуатье был женат на другой. Обнаружить упоминания о «графине де Диа» в исторических документах не удалось. Средневековые источники приписывают Беатрисе де Диа пять песен. Они интересны тем, что донна, от лица которой они написаны, совершенно не похожа на куртуазную недосягаемую даму, служащую лишь предметом обожания.

185

Р. – С. 46, 5. Вся песня – декларация свободной любви и ненависти к ее врагам. Здесь разумеются «наветчики» – традиционные персонажи куртуазной литературы, хотя по всей природе своей творчество графини де Диа далеко от ортодоксальной куртуазности.

Полна я любви молодой… [186]

I. Полна я любви молодой, Радостна и молода я, И счастлив мой друг дорогой, Сердцу его дорога я — Я, никакая другая! Мне тоже не нужен другой, И мне этой страсти живой Хватит, покуда жива я. II. Да что пред ним рыцарь любой? ¹⁰Лучшему в мире люба я. Кто свел нас, то тем, господь мой, Даруй все радости мая! Речь ли чернит меня злая, Друг, верьте лишь доброй, не злой, ¹⁵Изведав любви моей зной, Сердце правдивое зная. III. Чтоб донне о чести радеть, Нужно о друге раденье. Не к трусу попала я в сеть — ²⁰Выбрала славную сень я! Друг мой превыше презренья, Так кто ж меня смеет презреть? Всем любо на нас поглядеть, Я не боюсь погляденья. ²⁵IV. Привык он отвагой гореть, — Жаркого сердца горенье В других заставляет истлеть Все, что достойно истленья. Будет про нрав мой шипенье, — ⁸⁰Мой друг, не давайте шипеть: Моих вам измен не терпеть, С вами нужней бы терпенье! V. Доблести вашей горенье Зовет меня страстью гореть. ⁸⁶С вами душой ночь и день я, — Куда же еще себя деть!

186

Р. – С. 46, 1. Песня примыкает по своему содержанию к предыдущей. В ней применяются так называемые вариативные рифмы и рифмы, которые можно назвать фиктивно вариативными, т. е. лишь имитирующие их в звуковом отношении.

Повеселей бы песню я запела… [187]

I.

Повеселей бы песню я запела, Да не могу – на сердце накипело! Я ничего для друга не жалела, Но что ему душа моя и тело, ⁵И жалость, и любви закон святой! Покинутая, я осиротела, И он меня обходит стороной. II. Мой друг, всегда лишь тем была горда я, Что вас не огорчала никогда я, ¹⁰Что нежностью Сегвина [188] превзошла я, В отваге вам, быть может, уступая, Но не в любви, и верной и простой. Так что же, всех приветом награждая, Суровы и надменны вы со мной? ¹⁵III. Я не пойму, как можно столь жестоко Меня предать печали одинокой. А может быть, я стала вам далекой Из-за другой? Но вам не шлю упрека, Лишь о любви напомню молодой. ²⁰Да охранит меня господне око: Не мне, мой друг, разрыва быть виной. IV. Вам все дано – удача, слава, сила, И ваше обхождение так мило! Вам не одна бы сердце подарила ²⁵И знатный род свой тем не посрамила, — Но позабыть вы не должны о той, Что вас, мой друг, нежнее всех любила, О клятвах и о радости былой! V. Моя краса, мое происхожденье, ⁸⁰Но больше – сердца верного влеченье Дают мне право все свои сомненья Вам выразить в печальных звуках пенья. Я знать хочу, о друг мой дорогой, Откуда это гордое забвенье: ⁸⁵Что это – гнев? Или любовь к другой? VI. Прибавь, гонец мой, завершая пенье, Что нет добра в надменности такой!

187

Р. – С. 46, 2. Песня интересна тем, что в ней появляется довольно редкий в старопровансальской поэзии мотив ревнивых подозрений Донны и жалоб на пренебрежение со стороны ее возлюбленного.

188

Сегвин– герой средневекового романа о Сегвине и Валенсе, текст которого до нас не дошел; имя героя известно лишь по упоминаниям в других произведениях.

Я горестной тоски полна… [189]

I. Я горестной тоски полна О рыцаре, что был моим, И весть о том, как он любим, Пусть сохраняют времена. ⁵Мол, холодны мои объятья, — Неверный друг мне шлет укор, Забыв безумств моих задор На ложе и в парадном платье. II. Напомнить бы ему сполна ¹⁰Прикосновением нагим, Как ласково играла с ним Груди пуховая волна! О нем нежней могу мечтать я, Чем встарь о Бланкафлоре Флор, [190] — ¹⁵Ведь помнят сердце, тело, взор О нем все время, без изъятья. III. Вернитесь, мой прекрасный друг! Мне тяжко ночь за ночью ждать, Чтобы в лобзанье передать Вам всю тоску любовных мук, Чтоб истинным, любимым мужем На ложе вы взошли со мной, — Пошлет нам радость мрак ночной, Коль мы свои желанья сдружим!

189

Р. – С. 46, 4. Песня, поразительная своей откровенной чувственностью и вместе с тем духовной тоской, глубиной любви. Каждая строфа имеет свои, только ей принадлежащие рифмы и рифмы, повторяющиеся во всех пяти строфах (пятая и седьмая, последняя, строка), поддерживающие единство целого.

190

Флор и Бланкафлора– герои средневекового любовного романа, появившегося в 70-х годах XII в. на французском языке («Флуар и Бланшефлор»); имена этих персонажей очень часто встречаются в песнях трубадуров как символы верных и нежных любовников.

Друг мой! Я еле жива… [191]

I. – Друг мой! Я еле жива, — Все из-за вас эта мука. Вам же дурная молва Не любопытна нимало, ^БВы – как ни в чем не бывало! Любовь вам приносит покой, Меня ж награждает тоской. II. – Донна! Любовь такова, Словно двойная порука ¹⁰Разные два существа Общей судьбою связала: Что бы нас ни разлучало, Но вы неотлучно со мной, — Мы мучимся мукой одной. ¹⁶III. – Друг мой, но сердца-то – два! А без ответного стука Нет и любви торжества. Если б тоски моей жало Вас хоть чуть-чуть уязвляло, ²⁰Удел мой, и добрый и злой, Вам не был бы долей чужой! IV. – Донна! Увы, не нова Злых пересудов наука! Кругом пошла голова, ²⁵Слишком злоречье пугало! Встречам оно помешало, — Зато улюлюканья вой Затихнет такою ценой. V. – Друг мой, цена дешева, ³⁰Если не станет разлука Мучить хотя бы едва. Я ведь ее не желала, — Что же вдали вас держало? Предлог поищите другой, ³⁵Мой рыцарь-монах дорогой. VI. – Донна! В любви вы – глава, Не возражаю ни звука. Мне же в защите права Большие дать надлежало, ⁴⁰Большее мне угрожало: Я слиток терял золотой, А вы – лишь песчаник простой. VII. – Друг мой! В делах плутовства Речь ваша – тонкая штука, ⁴⁵Ловко плетет кружева! Рыцарю все ж не пристало Лгать и хитрить, как меняла. Ведь правду увидит любой: Любовь вы дарите другой. ⁵⁰VIII. – Донна! Внемлите сперва. Пусть у заветного лука Ввек не гудит тетива, Коль не о вас тосковало Сердце мое, как бывало! ⁵⁵Пусть сокол послушливый мой Не взмоет под свод голубой! IX. – Мой друг, после клятвы такой Я вновь обретаю покой! – Да, Донна, храните покой: ⁶⁰Одна вы даны мне судьбой.

191

Р. – С. 46, 3. Тенсона, но, вероятно, фиктивная, т. е. написанная одним автором, лишь от имени обоих собеседников. Предполагали, что в качестве собеседника графини де Диа в данном случае изображен Рамбаут д'Ауренга, которого она якобы любила.

Гираут де Борнейль

(1165–1200) [192]

Любви восторг недаром я узнал… [193]

I. Любви восторг недаром я узнал, — О сладостных не позабуду днях: Пернатый хор так радостно звучал, Была весна, весь сад стоял в цветах. ⁵А в том саду, средь зелени аллей Явилась мне лилея из лилей, Пленила взор и сердцем завладела. С тех самых пор весь мир я позабыл, Лишь помню ту, кого я полюбил. ¹⁰II. И ей одной я песни посвящал, По ней одной томился я в слезах. Тот сад, что мне блаженством просиял, Все вновь и вновь являлся мне в мечтах. Люблю ее с тех самых вешних дней, ¹⁶Ведь нет нигде ни краше, ни милей, Затмила всех красой лица и тела. За славный род, за благородный пыл Ее везде почет бы окружил. III. Еще б я громче славу ей воздал, ²⁰На целый свет воспел, кабы не страх: Наветчики – вам скажет стар и мал — Повергнуть могут эту славу в прах. Доносчиков не сыщется подлей: Чем чище ты, тем их наветы злей. [194] ²⁵Зато целуюсь нежно то и дело С ее родней – ведь сердцу каждый мил, Кто б чем-нибудь причастен милой был. IV. А вам грозит, наветчики, провал! Судить-рядить начнете впопыхах: ³⁰«Да кто она? Да что он ей сказал? И встретились когда, в каких местах?» Чтоб злобных сих не соблазнять судей, Я сторонюсь и лучших из людей: Иной сболтнет – вот и готово дело! ³⁵(Чужой сынок, бывает, начудил, А ты в отцы чудиле угодил!) V. Среди друзей насмешки я стяжал: «Как пыжится юнец, ну просто страх. Не хочет знать нас! Больно нос задрал!» ⁴⁰Пускай меня честят они в сердцах, Но как же быть, когда вослед за ней Мой слух и взор стремятся все сильней, Хотя б вокруг и ярмарка галдела: Единственной себя я посвятил — ⁴⁵Навек душой в беседу с ней вступил.

192

Этот поэт, оставивший очень внушительное творческое наследие (более 80 стихотворений), считался непревзойденным мастером «темного стиля», однако отдавал дань и стилю «ясному». Средневековый биограф рассказывает о нем: «Это был человек низкого происхождения, но знающий и умный. И был он самым лучшим из всех предшествующих и последующих поэтов, за что его и назвали «магистром трубадуров», да и теперь еще его так называют все те, кто разбирается в искусных, хорошо сложенных речах, касающихся любви или мудрости». Тот же источник утверждает, что зимой поэт «предавался занятиям», а летом посещал дворы своих покровителей в сопровождении двух жонглеров, исполнявших его песни. «Он не был женат, и все, что зарабатывал, отдавал своим бедным родственникам или церкви города, в котором родился…» Родиной поэта был город Эксидейль близ Периге (Перигор). Сирвенты (сирвента, или сирвентес – стихотворение, затрагивающее общественно-политические темы) Гираута де Борнейля дышат высоким моральным чувством, и, вероятно, поэтому Данте (в трактате «О народном красноречии») назвал его «поэтом справедливости».

193

Р. – С. 242, 13. Начинается песня с традиционного весеннего запева, однако своеобразие ее проявляется в том, что запев сливается с сюжетом песни: в расцветшем весеннем саду происходит встреча с Донной.

194

Традиционные для провансальской поэзии нарекания на соглядатаев, «наветчиков».

Когда порою зуб болит… [195]

I. Когда порою зуб болит, Я издаю за стоном стон. Когда вокруг весна царит, Во мне родится песни звон, ⁵Я радость обретаю. Цветами роща убрана И щебетом оглашена, — Тоску я забываю. 8 полях, в лугах – везде весна, ¹⁰И с ней душа моя дружна. II. Любовь меня к себе манит И песня – я для них рожден. А память радостно хранит Мой давешний пасхальный сон: ¹⁵Я руку простираю, [196] Схватила сокола она, Но птица так разъярена, Что в страхе замираю, — А птица вмиг уже смирна, ²⁰Цепочка вмиг укреплена. III. Друг ничего не утаит, Коль помнит дружества закон. Про сон молчать душе претит, Пусть подивится мой барон! ²⁵И он сказал, – большая Удача мне, мол, суждена: Дождусь, настанут времена, И я любовь стяжаю Той, что прекрасна и златил, ³⁰И выше всех вознесена. IV. И я теперь то страх, то стыд Испытывать приговорен. Меня сомнение томит: Быть может, сон тот – только сон, ³⁵А я, глупец, мечтаю! Коль так надежда нескромна, То на позор обречена. Но вот я вспоминаю О встрече с вами, и ясна ⁴⁰Мне явь: я жду свершенья сна! V. И мой певец к вам зачастит — Дом пеньем будет оглашен. Тоскою больше не убит, Я петь хочу, я вдохновлен ⁴⁵И нынче же дерзаю Послать вам песню. Не сполна Закончена еще она: Ведь песня – я-то знаю — Тогда вполне завершена, ⁵⁰Когда опора ей дана! VI. Строитель башню завершит, Коль укрепил основу он — Тогда и башня устоит. Таков строителей закон. ⁵⁵Основу укрепляю И я: коль песня вам нужна, Коль вами не возбранена, К ней музыку слагаю, — Пусть усладится тишина ⁶⁰Для той, кем песня внушена! VII. А петь другому мне не льстит, Король иль император он. [197] Но если кто меня сманит И буду я вознагражден, ⁶⁵В награду избираю Изгнанье – новая страна Да будет столь отдалена От милого мне края, Чтоб не узнал я, как гневна ⁷⁰Та, кем душа восхищена. VIII. Теперь вы знаете сполна, Язык мой понимая, О чем вещали письмена, Где речь была еще темна. ⁷⁵Моей любви к нам глубина Теперь открыта вам до дна.

195

Р. – С. 242, 58. Типичный для лирики трубадуров весенний мотив связан в этой песне с любовными переживаниями поэта.

196

Образ пойманного сокола символизирует победу над возлюбленной, Метафора эта восходит к древнейшему сопоставлению любви с охотой.

197

Это признание поэта, решающего воспевать только одну Донну. Таким образом, власть любви он ставит выше всякой другой власти.