Песни

де Вентадорн Бернарт

Ригаут де Барбезьеу

(годы творчества – 1170–1200) [262]

На землю упавший слон… [263]

I. На землю упавший слон Поднимается опять, Коль начнут вокруг кричать, — Я, как слон, свалившись с ног, ⁵Без подмоги встать не мог. Такой проступок мною совершен, И так мне душу угнетает он, Что двор Пюи [264] осталось мне молить, Где есть сердца, способные дружить: ¹⁰Пусть к милосердью громко воззовут И снова встать мне силы придадут. II. Коль не буду я прощен, Счастья мне уже не знать! С песнями пора кончать, — ¹⁵Спрячусь, грустен, одинок, В самый дальний уголок. Кто Донною сурово отстранен, Тому вся жизнь – лишь труд, лишь тяжкий сон, А радость может только огорчить: ²⁰Я не ручной медведь, чтоб все сносить, Терпеть, когда тебя жестоко бьют, Да и жиреть – коль есть тебе дают! III. Может, мой услышав стон, И простят меня, как знать? ²⁵Симон-маг [265] Христу под стать Вознестись хотел, но бог Грозный дал ему урок: Господней дланью тяжко поражен, Был Симон-маг за дерзость посрамлен. ³⁰И я был тоже дерзок, может быть, Но только тем, что я посмел любить. Не по грехам бывает грозен суд, Так пусть со мной не столь он будет крут! IV. Впредь я скромности закон ³⁵Не осмелюсь нарушать. Фениксом [266]

бы запылать, Чтоб сгореть со мною мог И болтливости порок! Сгорю, самим собою осужден ⁴⁰За то, что чести наносил урон, Восстану вновь – прощения молить И Донны совершенство восхвалить, Когда в ней милосердье обретут Те слезы, что из глаз моих бегут. ⁴⁵V. В путь посол мой снаряжен — Эта песня! Ей звучать Там, где я не смел предстать, Каяться у милых ног — И в очах читать упрек. ⁵⁰Два года я от Донны отлучен, В слезах спешу к Вам, Лучшая из Донн, — Вот так олень во всю несется прыть Туда, где меч готов его сразить. Ужель меня одни лишь муки ждут? ⁵⁵Ужель чужим я стал навеки тут?

262

По-видимому, Ригаут был небогатым рыцарем, уроженцем небольшого городка Барбезьеу, недалеко от Коньяка (в настоящее время в департаменте Шарант). Из творческого наследия этого поэта сохранилось 10 кансон и один плач.

263

Р. – С. 421, 2. Уже древний биограф отмечал пристрастие поэта к метафорам из жизни животных; метафоры эти основаны на фантастических сведениях, распространявшихся «бестиариями» (средневековыми руководствами по изучению животного мира).

264

В городе Пюи, по-видимому, время от времени собирались любители и знатоки поэзии, устраивавшие поэтические конкурсы. Поэтому слово «пюи» со временем стало обозначать самые эти собрания и сообщества городских поэтов.

265

Симон-маг– по христианским преданиям, лжечудотворец, посмевший соперничать с Иисусом Христом, за что и был посрамлен и тяжко наказан. Ригаут де Барбезьеу сравнивает свои притязания на любовь дамы с дерзостью Симона.

266

Феникс– по сведениям средневековых «бестиариев», чудесная птица, сжигавшая себя раз в пятьсот лет, чтобы затем вновь возродиться из пепла.

Жил в старину Персеваль [267]

I. Жил в старину Персеваль, — Изведал вполне я Сам Персеваля удел: Тот с изумленьем глядел, ⁵Робко немея, [268] На оружия сталь, На священный Грааль, — Так, при Донне смущеньем объят, Только взгляд ¹⁰Устремляю вослед Лучшей из Донн, – ей соперницы нет. II. Врезано в сердца скрижаль Свидание с нею: Взор меня лаской согрел, ¹⁵Я оробел, онемел, — Этим себе я Заслужил лишь печаль И сомненье, едва ль Я других удостоюсь наград. ²⁰Но стократ Муки прожитых лет Сладостней радостей легких побед. III. Ласкова речь ваша, – жаль, Душа холоднее! ²⁵Иначе я бы посмел Верить – не зря пламенел Молча, робея: И без слов не пора ль Знать, как тягостна даль ³⁰Для того, кто, любовью богат. Вспомнить рад Хоть ваш первый привет, Хоть упованья обманчивый бред. IV. В небе найдется звезда ль, ³⁵Что солнца яснее? Вот я и Донну воспел Как совершенства предел! Краше, милее Мы видали когда ль? ⁴⁰Очи, словно хрусталь, Лучезарной игрою манят И струят Мне забвение бед, Тяжких обид и печальных замет. ⁴⁵V. Жизнь не зовет меня вдаль, Всего мне нужнее Сердцу любезный предел. Все бы дары я презрел, — Знать бы скорее: ⁵⁰Милость будет дана ль, Гибель мне суждена ль? Если буду могилою взят, Пусть винят — Вот мой горький завет! — ⁵⁵Вас, моя Донна, очей моих свет! VI. Старость умом не славна ль? Вы старцев мудрее. Юный и весел и смел, Все бы резвился и пел, — ⁶⁰Вы веселее! Юность в вас не мудра ль? Мудрость в вас не юна ль? Блеск и славу они вам дарят, Говорят, ⁶⁵Покоряя весь свет, Как совершенен ваш юный расцвет. VII. Донна! Муки мне сердце томят, Но сулят, Что исчезнет их след: ⁷⁰Милость приходит на верность в ответ.

267

Р. – С. 421, 3. В этой кансоне поэт ищет «опоры» своему любовному чувству в популярнейших в Средние века легендах о Персевале и поисках им священной чаши Грааля. Между тем в этих легендах как раз подчеркивалось целомудрие рыцаря, его полное безразличие к женским чарам.

268

В данном случае Ригаут имеет в виду ключевую сцену всех романов о Персевале: в заколдованном замке юный рыцарь видит торжественную и полную затаенного смысла процессию, в которой проносят кровоточащее копье и волшебную чашу. Копье это должно соответствовать тому копью, которым была нанесена рана распятому Христу, чаша же – той чаше, в которую была собрана кровь Спасителя. Но Персеваль был слишком робок и не спросил о смысле увиденного и тем самым не помог освободиться от злых чар замку и его обитателям.

Дальфин и Пердигон [269]

Пердигон! Порой бесславно… [270]

I. – Пердигон! Порой бесславно Жизнь ведет свою барон, Он и груб и неумен, А иной виллан бесправный ⁵Щедр, учтив, и добр, и смел, И в науках преуспел. Что донне можете сказать: Кого из этих двух избрать, Когда к любви ее влечет? ¹⁰II. – Мой сеньор! Уже издавна Был обычай заведен (И вполне разумен он!): Если донна благонравна, С ровней связывать удел ¹⁵Тот обычай повелел. Как мужику любовь отдать? Ведь это значит потерять И уваженье и почет. III. – Пердигон! Зачем злонравный ²⁰Благородным наречен! Нет! Лишь в сердце заключен Благородства признак главный, И наследственный удел Не заменив славных дел. ^2оИной барон – зверям под стать. Ужель медведя миловать? Тут имя знатное не в счет! IV. – Мой сеньор! Мне так забавна Ваша речь. Я поражен: ³⁰Ведь виллан же не рожден, Чтобы донн ласкать, как равный! Сколь бы он ни обнаглел, И для наглых есть предел! Как донну – донной величать, ³⁵Коль та с мужицкою смешать Посмела кровь, что в ней течет? V. – Пердигон! Забыли явно Вы про вежества закон, — Вот так мудрый Пердигон! ⁴⁰Сердце с сердцем равноправно. Я б на имя не глядел И призвать бы донн посмел Любовь достойным отдавать, А званьями пренебрегать: ⁴⁵Мы все – один Адамов род! VI. – Мой сеньор! Вопрос исправно Разберем со всех сторон. Рыцарь верен испокон Власти вежества державной, ⁵⁰А мужик в бароны сел, Да глядишь – и охамел: Кота-мурлыку [271] сколь ни гладь, Но стоит мыши зашуршать — И зверем стал домашний кот! ⁵⁵VII. – Пердигон! Кто ж одолел В нашем споре? Срок приспел: Чью правоту теперь признать, Один Файдит [272] волен решать. Пускай сужденье изречет! ⁶⁰VIII. – Мой сеньор! Я б не хотел, Чтоб его сей спор задел — Он сам виллан! Но должен знать: Любви достойна только знать, Вилланов же – мотыга ждет!

269

О Дальфине Альвернском см. прим. к стихам Пейроля. Пердигон (ок. 1190–1212) был сыном рыбака из Лесперона, небольшого городка в современном департаменте Ардеш. Из-за крайней своей бедности Пердигон стал жонглером. Он пользовался покровительством целого ряда знатных лиц, начиная от Дальфина Альвернского и кончая Педро II Арагонским и Альфонсом VIII Кастильским. По некоторым сведениям – правда, не подтвержденным никакими документами, – так же как и Фолькет де Марселья, Пердигон в дальнейшем изменил своим соплеменникам и стал ярым сторонником крестового похода против альбигойцев. Наследие Пердигона невелико – 15 стихотворений (в основном кансон и тенсон).

270

Р. – С. 119, 6; 370, 11. В тенсоне разбирается вопрос о том, что важнее – знатное происхождение или личное благородство. Обычно появление этой темы связывают с развитием буржуазного мировоззрения в эпоху Возрождения,

приводя в качестве примера хотя бы трактат Поджо Браччолини «О благородстве». Как видно из публикуемой тенсоны, трубадуры подняли этот вопрос за два столетия до итальянских гуманистов.

271

История кошки, «воспитанной в благородстве», но забывшей о высоких принципах при виде мыши, – традиционный пример, иллюстрирующий превосходство «породы» над «воспитанием».

272

Файдит– это Гаусельм Файдит (годы творчества – 1185–1220), один из самых плодовитых (от него сохранилось не менее 70 стихотворений) и известных поэтов своего времени.

Гаваудан

(годы творчества – 1195–1230) [273]

Конь по холмам меня носил [274]

I. Конь по холмам меня носил. Кругом чуть-чуть лишь рассвело. Цветы боярышник раскрыл, И там, внизу, где все бело, ⁵Девицу заприметил я. Мчусь я к ней – холмы пологи. У коня проворны ноги, — А вдруг знакомка то моя? II. Вот я на землю соскочил, ¹⁰Забыт и конь мой, и седло, Еще и рта я не раскрыл, Как ручек ощутил тепло! Потом, лицо в тени тая, Мне под липой, в темном логе, ¹⁵Целовала без тревоги Глаза и рот она, друзья! III. Без чувств упасть готов я был И от любви страдал зело! Но вот я наконец вкусил ²⁰Желаний плод, и все прошло — Хвала владыке бытия! И она твердит о боге: Без божественной подмоги Я, мол, не стала бы твоя! ²⁵IV. – Подруга, – я проговорил, — С тобой легко мне и светло. Я тайну до сих пор хранил, Не обрати ее во зло. Сокрыла жизни толчея — ³⁰Языки людские строги! — Ту, с кем был я на пороге Счастливого житья-бытья. V. – Сеньор, и мой удел уныл: Ведь то меня – хитро и зло! — ³⁵Наветчик с вами разлучил. Да, нам досталось тяжело. Но, злобно клевету лия, Все подвохи и подлоги Стали тщетны и убоги, — ⁴⁰Нам злоба не страшна ничья! VI. – Теперь я горе позабыл, — Тебя мне встретить повезло На воле, где сердечный пыл Ничто гасить нам не могло: ⁴⁵Ведь тут никто нам не судья, Соглядатаи немноги — Лишь холмов немых отроги Да струи чистые ручья. VII. – Сеньор! Хоть Евы колея ⁵⁰По греховной шла дороге. — Не стремлюсь я в недотроги, Ведь вы ж не дьявол, не змея!

273

Поэт, творческое наследие которого насчитывает всего 10 стихотворений, был родом из Гаваудана (или Жеводана), городка в современном департаменте Лозер. Принимал участие в походе против испанских мусульман Гаваудан был одним из характерных представителей «темного стиля»

274

Р – С 174, 6. Это пример пастуреллы, т е «пастушеской песни», представленной в творчестве далеко не всех трубадуров.

Арнаут Каталан

(начало XIII в.) [275]

Я в Ломбардии, бывало… [276]

Я в Ломбардии, бывало, К милой сердцу приходил — Донна ласково встречала, ⁴Словно я ей тоже мил. Как-то раз наедине С ней шалили мы сначала, Но свершить случилось мне ⁸То, что Донна запрещала. С этой встречи все пропало: Был я мил, а стал немял. Прежде Донна привечала, — ¹²Чем же я не угодил? Все неясно, как во сне. Что ж она так осерчала? Я ведь дал понять вполне, ¹⁶Как мила она мне стала.

275

Об этом поэте известно только то, что он посещал Прованс, может быть двор графа Тулузского, а также североитальянские города (Ломбардию). Судя по имени, был родом из Каталонии. Из его наследия сохранилось семь стихотворений.

276

Р – С 27, 6. Полагают, что это стихотворение дошло до нас не полностью

Пейре Раймон

(1180–1225) [277]

Знаю, как любовь страшна… [278]

I. Знаю, как любовь страшна, Дротиком ее пронзен. Скоро ль буду исцелен? Рана жжет, болит она! ⁵Знаю, помощь мне нужна, Врач один бы исцелил, — Сам я стоны подавил, Рану от него скрывая. II. Я глупец! Моя вина, ¹⁰Что я гибнуть осужден: Немотой я поражен Перед Донной, что одна Исцелить меня должна, — Врач сей так меня пленил. ¹⁵Так меня ошеломил! И пред ним дрожу всегда я. III. Будь решимость мне дана, Я из дальних бы сторон К той, кем в рабство обращен, ²⁰Кем душа моя полна, Полз без отдыха, без сна, Руки бы пред ней сложил, Пренебречь молвой молил, Милосердья ждал, рыдая. ²⁵IV. Донна, вами издавна Лучший цвет добра взращен, И, не увядая, он Всюду сеет семена. Сердцем предан вам сполна, ³⁰Наш союз я 6 свято чтил. Как бы он прекрасен был, — Что пред ним Ландрик и Айя! [279] V. А молва, что так жадна Знать, в кого и кто влюблен, ³⁵Будет – чести чту закон! — Не удовлетворена! Тайну скроет пелена: Я бы всех перехитрил, Даже ложь себе простил, ⁴⁰Толкам пищи не давая. VI. Эти строки я сложил, Чтоб Алмаз [280] их затвердил, Петь в Тулузу отбывая.

277

Он был сыном тулузского горожанина и стал профессиональным жонглером. По-видимому, бывал в Арагоне Безусловно, пользовался покровительством княжеских дворов Маласпина и д’Эсте в Италии. Оставил 18 стихотворений.

278

Р – С 355, 3 В этой широко известной кансоне поэт использует формулу «любовь болезнь», один из древнейших образов мировой поэзии.

279

Ландрик и Айя– герои не дошедшего до нас средневекового романа.

280

Алмаз– сеньяль жонглера.

Приложения

А. Дынник. Бернарт де Вентадорн и «Радостная наука» трубадуров

1

Мало дошло до нас песен провансальского поэта XII в. Бернарта де Вентадорна, мало сохранилось и биографических сведений о нем. В рукописных сборниках песен можно найти поэтические и музыкальные тексты Бернарта довольно часто – более чем в двадцати рукописях, но сами тексты немногочисленны. Большинство песен повторяется из сборника в сборник. К настоящему времени все литературное наследие поэта составляет не более 44 песен.

Столь же немногочисленны и уж гораздо более сомнительны и дошедшие до нас сведения о жизни Бернарта, заключенные в так называемых «биографиях», приложенных к некоторым рукописным собраниям текстов, – как давно установлено исследователями, эти «биографии» трубадуров, составлявшиеся не ранее XIII в., во многом совершенно недостоверны, опираясь либо на сохранившиеся в течение долгих лет устные рассказы, либо на песни самих поэтов.

И все же, знакомясь с небольшим собранием песен Бернарта де Вентадорна, дошедших до наших дней, ощущаешь себя в некоем цельном поэтическом мире. Это – светлый и чистый мир любви. Только любви и посвящены песни Бернарта. И хотя, подобно другим поэтам своего времени, он, казалось бы, не столь уж оригинален в своей тематике, хотя и изображение природы, и изъявление чувств, и общее построение его песен основными чертами своими совпадает с другими дошедшими до нас лирическими песнями XII–XIII вв., – но только при формальном, педантично-элементарном знакомстве с его творчеством, при отсутствии целостного восприятия можно прийти к выводу о малой оригинальности поэта, даже о шаблонности его образов об условности его чувствований. Напротив, стоит отдаться непредвзятому восприятию его произведений, – а без этого нельзя судить о поэзии, – как тебя охватывает уверенность в том, что открывающийся в поэзии Бернарта мир – не мир заимствованных красот, не здание, возведенное, так сказать, из блоков массового производства, но творение своеобразной художественной личности. Дело в том, что даже так называемые поэтические шаблоны получают в стихах Бернарта совсем не шаблонный характер, насыщаются живым содержанием. Условный пейзаж перестает быть условным, данью одной лишь традиции, – он обретает воздух, как только мы почувствуем рядом с собою дыхание самого поэта. Условное изображение красавицы донны оживает на наших глазах, как только нас приведет к ней поэт, и мы почувствуем рядом с собою биение его сердца. Рассказ о муках и радостях любви, столь частый в любовной лирике старого Прованса, воспринимается как поэтическая исповедь.

Бернарт де Вентадорн не был новатором в обычном смысле слова. У него нельзя обнаружить прямой или скрытой полемики с установившимися нормами старопровансальского поэтического искусства, – в этом отношении он резко отличается, например, от провансальского поэта XIII в. Пейре Карденаля. Тот мало писал о любви, отдавая предпочтение сатирической поэзии, но зато строки, где он говорит о любви и доннах, – особенно в стихотворении «Ну вот! Свободу я обрел», – представляют собою подробное, пунктуально систематическое перечисление распространенных особенностей провансальской поэтической тематики Средних веков, с пренебрежением, а то и негодованием отвергаемых поэтом:

Я ворох слов пустых отмел, Что лучшей донны не сыскать, Что свет еще не произвел Других красавиц, ей под стать. Не плачу ночь и День я, Твердя, что рабство не гнетет И что всего наперечет Милей сей цепи звенья. Пусть донны знают наперед, Что это все – наоборот!

И отрицание поэтических традиций здесь тем более знаменательно, что оно проистекает не из отрицания самой любви, но из стремления к иному ее пониманию и иной художественной трактовке: