Песня ветра. Ветер перемен

ВолкСафо

– Думаю, ты помнишь, что я – единственный живой наследник Ирантира в Этлане, единственный оставшийся в живых Стальв. Так говорят все, об этом знают все, но на самом деле это неправда.

Он замолчал, и Рада удивленно моргнула, глядя на него. Она ждала, что эльф скажет ей что угодно, но что такое – даже не предполагала. Еще раз вздохнув, эльф уставился в свой ром и заговорил, иногда хмуря брови и примаргивая, словно вспоминать об этом ему совершенно не хотелось.

– Я родился в семье Варадана Ренона и Итиэль Стальв. Мой отец был двоюродным братом Илиона, Владыки Лесного Дома, который, как ты знаешь, бездетен, а потому мой отец считался его единственным прямым законным наследником. На него в Лесном Доме возлагали большие надежды, но гораздо большие – на его старшего сына Сагаира, моего родного брата. Говорили, что он, носящий в своих жилах кровь Ирантира Солнце, однажды станет величайшим владыкой, какого только знал эльфийский мир, что ему достанет сил на то, чтобы собрать Лепестки Фаишаля, разбросанные по всему миру, соединить их в оружие его пращура и повести за собой народы в последнюю схватку с Сети’Агоном, предсказанную, как Конец Мира. И он действительно подавал надежды на то, что так оно и будет. Сагаир был сильным, умным, уверенным в себе парнем, и я помню, что моим глазам он казался едва ли не самим Богом, снизошедшим в мир ради великой цели. – Алеор криво усмехнулся

и полез за пазуху за трубкой. – Я тогда был совсем маленьким, даже по людским меркам, но я помню, как смотрели на нас с братом эльфы при дворе Илиона. И все шептали два слова, которые я тогда не понимал: «Дети Солнца». Мать даже называла так иногда меня, смеясь, то ли в шутку, то ли правда в это верила. – Он пожал плечами с деланным безразличием. Но Рада видела, как тяжело было ему говорить, и совершенно не понимала, почему все это он рассказывает ей именно сейчас. – Одним словом, на нас с Сагаиром возлагали очень большие надежды. Я много чего не понимаю, да и не помню, ведь прошло уже полторы тысячи лет. Только когда мне было не больше десяти лет, случилась беда. Сагаир пропал на какое-то время. Он сказал родителям, что едет в Бреготт, к молодому королю Араду Эрахиру, чтобы вместе с ним инспектировать восточные крепости, точнее, то, что от них осталось после Второго Восстания Сети’Агона. А потом из Бреготта пришла весть, что разведывательный отряд попал в западню, и король вместе с моим братом были захвачены дермаками.

Алеор замолчал, прикуривая от свечи, а Рада ждала продолжения с этой странной пустотой внутри. Ей казалось, что сейчас происходит что-то особенное, что-то очень важное, чего в ее жизни раньше никогда не случалось. Чувство это было смутным, но оно не отступало прочь, назойливо стягивая кожу на спине холодными мурашками.

Раскурив трубку, эльф продолжил:

– Мать была убита горем, безутешна, все никак не могла найти себе покоя. Ситуация осложнялась тем, что она как раз ждала ребенка, а ты знаешь, как редко у эльфов рождается много детей. Нас должно было стать четверо: знахари говорили, что у нее будет двойня, мальчик и девочка. Естественно, что новости о старшем сыне просто подкосили ее, и как бы отец ни пытался ее утешать и увещевать, она настояла на том, что его помощь ей не нужна, и что он немедленно должен ехать в Бреготт, а оттуда – в Страну Мрака, чтобы найти Сагаира. В конце концов, отец согласился, даже несмотря на то, что до родов ей оставалось буквально несколько недель. Собрав отряд, он направился со всей возможной спешкой прямо сквозь Лес Шепота на восток, и там-то, в кишащих Сетовыми тварями чащобах того, что раньше называлось Рощей Паломников, и нашел свою смерть. – Алеор вновь нахмурился и глотнул еще рома. – А буквально через неделю после его отъезда вернулся Сагаир, израненный, покрытый пылью и грязью, заявивший, что ему удалось бежать из плена дермаков. И следом за ним пришла весть о гибели отца. Все эти переживания подкосили мать, и у нее начались преждевременные роды. – Взгляд Алеора остекленел, и колечки дыма закручивали спирали перед его лицом, поднимаясь к потолку. Рада никогда еще не видела такой всепожирающей боли в его синих глазах. Казалось, что даже спустя полторы тысячи лет, Алеор переживал это так, будто это случилось вчера. – Сагаир прогнал всех прочь от матери, заявив, что сам будет с ней во время родов. В детстве у него были кое-какие способности в целительстве, которые он со временем развил, да и мать не могла видеть никого, кроме него, сразу же срываясь на крик. Поэтому знахари согласились и доверили ее ему. Роды продолжались всю ночь, а на утро Сагаир вышел из комнаты матери с двумя мертвыми младенцами в руках и сказал, что она не пережила этой ночи.

Рада тяжело сглотнула, чувствуя бесконечную тоску эльфа. Она не знала, чем помочь ему, не знала, как утешить. Поймав ее взгляд, Алеор лишь криво усмехнулся и кивнул ей на бутылку с ромом. Он дождался, пока она налила ему и себе, сделал глоток и хрипло продолжил, с трудом протакливая слова через сведенную судорогой глотку.

– Сагаир сам похоронил мать и брата с сестрой в саду. А через несколько дней исчез. Я не понимал, что происходит, но я был слишком мал, чтобы самостоятельно отправиться на его поиски. Тогда я пошел к Илиону и потребовал, чтобы за братом послали кого-нибудь, кто вернул бы его домой. И тот действительно отправил людей, которые еще пять лет обшаривали весь Этлан в поисках моего брата, но так и не смогли его отыскать, вернувшись ни с чем. И никто ничего не говорил мне, ни единый человек не мог мне объяснить, где он, и что произошло. Тогда я сам взял отцовские брони, его оружие и, оставив записку слугам, уехал искать Сагаира.

– Где ты его нашел? – спросила Рада, чувствуя, как что-то тяжелое, неумолимое и страшное ложится на плечи. Алеор поднял на нее глаза, в которых была смерть, и тихо ответил:

– В Остол Горготе, служащим Сети’Агону и убившем ради него мать, отца и брата с сестрой, чтобы доказать свою верность. – Рада поняла, что забыла, как дышать, а Алеор отвернулся, глядя в темное окно на затянутое осенними тучами ночное небо. – Я пытался убедить его вернуться, раскаяться, я пытался убить его. Но тогда я был только глупым мальчишкой, и я думал, что он – единственный близкий мне человек во всем мире, которого у меня отняли злые чары и чужая ненависть. Да только это было не так. Сагаир родился таким, с червоточиной под сердцем, с точно тем же серебром, что течет и в моих венах, вот только он поддался этому серебру, позволив его проклятью извратить свою душу. А я, дурак, думал, что его заставили, вынудили, запугали. – Он поморщился и вновь отхлебнул рома. – И я не поверил ему, не решился ему верить, когда тот сказал мне, что пошел на это по собственному желанию. И я оказался недостаточно силен, чтобы убить его на месте. А он по какой-то странной прихоти, которой я до сих пор не понимаю, позволил мне уйти живым. Но зато я поклялся, что рано или поздно я убью Сети’Агона, и тогда пелена с глаз Сагаира падет, и он вернется домой. Наивный дурачок.

– Ты был молод и одинок, - тихо сказала Рада.

– Я был глуп! – Алеор вскинул на нее горящие глаза, в которых плескалась звериная ярость, смешенная с болью. – Я был наивным глупым дураком, вбившим себе в голову, что мой брат – хороший человек, которого обманули злые люди. И я вернулся домой только затем, чтобы сказать Илиону, что собираюсь странствовать, собираюсь стать наемником, самым сильным воином Этлана и однажды бросить вызов Сету. Илион не стал мне препятствовать, хоть ему это и не понравилось. Но это свойственно Илиону, - Алеор горько усмехнулся. – Его разум – бесчувственный холодный механизм, просчитывающий ходы на столетия вперед. Ему было нужно, чтобы я стал непобедимым, живой легендой, сильнейшим в Этлане и самым известным. Потому что те, кто взбираются на самый гребень славы, на самый высокий хребет мира, сразу же вызывают ненависть и зависть у всех остальных, и тогда их начинают щедро поливать грязью до тех пор, пока эта грязь не поднимается до самого этого хребта, до которого, казалось бы, так высоко, и не топит их с головой. Так и случилось. –

Он вновь затянулся, прищурившись. – Что бы я ни делал, как бы ни помогал, я все равно был окрещен чудовищем с проклятой кровью, Тваугебиром, исчадием бездны мхира, непобедимым и страшным. И в один прекрасный день я понял, что в мире нет ни добра, ни зла, ни хорошего, ни плохого. Только сила в руках, сила, которую можно использовать. – Он взглянул на свою широкую ладонь, лежащую на столешнице, и сомкнул ее, тронув подушечкой большого пальца все остальные. – Любой твой поступок будет извращен, любое твое слово вывернут наизнанку, любое доброе дело смешают с грязью. В этом мире правит Ложь, ей пропитано каждое слово, каждый взгляд, все, абсолютно все вокруг. У этой Лжи много имен, добро и зло – одни из них, ничем не лучше и не хуже других. Тогда-то я и понял, чего хотел от меня Илион. – Алеор вновь усмехнулся и взглянул в глаза Раде. – Он хотел, чтобы я отказался от Фаишаля, вот и все. Ему нужно было, чтобы я разочаровался в мире и не захотел создавать империю во имя спасения всего Этлана против Сета. Потому что Илион считает, что это невозможно сделать, что невозможно раз и навсегда уничтожить Остол Горгот и все, что с ним связано. А Лесной Дом будет процветать во что бы то ни стало во всех веках этого мира до самого его последнего вздоха.

Алеор говорил, а Рада смотрела на него и не верила в то, что действительно может существовать такая глупость. Она не была ребенком, она видела войны, она вела людей на смерть и сама была на ее пороге не один раз, но она просто не понимала, как можно не верить в окончательную победу. Ведь Ирантир предсказал, что настанет самый страшный час Этлана, в который придут Дети Солнца и укроют мир от Сета, одержав над ним окончательную победу. И как можно было отказаться от этого, самого святого, что было в памяти эльфов, ради интересов одного единственного государства? Он прав. Миром правит ложь.

– И когда я вдоволь нахлебался грязи, которой щедро подчевали меня те, кого я стремился защитить, я вернулся к нему, к единственному более-менее близкому мне по крови человеку. Он предложил мне сведения о моем брате взамен на мой окончательный отказ от Фаишаля. Эти сведения он скрывал от меня много лет, держал в тайне, дожидаясь нужного часа. Знал и молчал. – Зубы эльфа сжались, а рука, которой он держал трубку, ощутимо задрожала. – Я собирался зарезать его сразу же, в тот же миг, но понял, что тогда мне придется сесть на трон Лесного Дома вместо него, а у меня не было на это времени, мне нужно было разобраться с Сагаиром. И я отказался от прав на Фаишаль в пользу Церкви, отказался раз и навсегда, после чего получил то, ради чего все и затевалось. Впрочем, Илион не поскупился, тут душой не покривишь. Мне досталось все: имена, списки людей, работающих на Сагаира, перепись его собственности по всему миру. А также неопровержимые доказательства того, что он по своей собственной воле перешел на сторону Сети’Агона, что тот его ни к чему не принуждал. И тогда я начал охоту. И я потрудился лишить его всего: всех земель, всех людей, всех ниточек, протянутых от него к миру, во всяком случае, я надеюсь, что мне удалось перерезать их все. Но самого Сагаира заловить я так и не смог. Этот гадюк спрятался, скрываясь от меня и зная, что я ищу его, и не показывается уже очень долгие годы. Но я знаю, что он жив, и что он затаился где-то. И перед тем, как сгинуть в огне Танца Хаоса, я найду эту тварь и удавлю ее. – Несколько мгновений Алеор молчал, часто моргая и глядя в окно, и что-то страшное было в его лице в этот момент. Потом он встряхнулся и повернулся к Раде, и в глазах его вновь была та странная усмешка, которую она так привыкла видеть все эти годы. Только теперь Рада смогла разглядеть и затаенную, глубоко упрятанную, замаскированную этой усмешкой боль, которая так никуда и не делась. – А это я все для чего говорю, Радушка, - уголком губ ухмыльнулся он, - так потому, что ты должна понять одну очень простую вещь. Твой сын сейчас в безопасности, в гораздо большей безопасности, чем ты сама. Сет хоть и силен, но с Марной ему никогда не тягаться, так что вряд ли мальчику в этой жизни может грозить хоть что-то. Однако, то, что произошло, не твоя вина, - а Сета. Я вижу его руку во всем, что случилось в Мелонии при дворе, в убийстве Лорда-Протектора и короля, в том, что сделали с тобой, хоть и не могу пока понять, зачем ему это надо. Но он сделал это с тобой, именно он, и это не твоя ошибка, а его злая воля. Так что найди в себе силы встать и дать сдачи. Послезавтра мы отплывем на Запад и сделаем так, чтобы это ничтожество никогда больше не смогло воспользоваться энергией Черного Источника и сломать жизнь еще кому-то. Думай об этом, как о своей главной цели, и не растрачивай себя ни на что другое.

Несколько минут Рада молча смотрела ему в глаза, не отворачиваясь ни на миг. Возможно, сейчас Алеор преподнес ей самый суровый и мрачный урок из всех, коими ее побаловала жизнь, но она ощутила, как внутри что-то расслабилось, как пустота заполнилась странной горькой решимостью, а ледяная рука, пережавшая сердце, разжалась совсем и исчезла. Рада готова была поспорить, что никогда в жизни он не рассказывал о своем брате ни одной живой душе. И в этом тоже была настоящая сила.

Не думая и не говоря ни слова, повинуясь поднявшемуся в груди стремлению, она одним плавным движением вытащила из ножен свой эльфийский клинок и вспорола ладонь. В глазах Алеора промелькнуло понимание, и он тоже вынул черный кинжал из-за пояса и вспорол свою. Когда их ладони сошлись над столешницей, вжимаясь друг в друга так сильно, как только было можно, когда мешалась их кровь и их боль, становясь единой, Рада вдруг ощутила невероятную легкость, ворвавшуюся в открытое окно вместе с морским ветром с севера. И улыбнулась, а в ответ ей улыбнулся Алеор, и на миг ей почудился маленький синеглазый мальчик-вороненок из залитого солнцем вековечного леса, который еще не знал и не видел ничего, играя у корней подпирающих небо деревьев и улыбаясь солнечным лучам.

– Отдохни, сестра, - кратко проговорил он, отнимая из ее хватки ладонь и поднимаясь от стола. – Завтра нам предстоит много сделать. Доброй ночи.

– Доброй ночи, брат, - тихо ответила Рада, и дверь за эльфом закрылась.

Пусть этот мир и состоит из лжи, мой кровный брат, пусть ты и прав, и все пронизано ею снизу доверху. Но я знаю совершенно точно, что буду бороться до самого конца, до самого последнего вздоха даже за один единственный лучик правды, который, словно солнце, однажды пробьется через пелену дождливых туч. Это и есть правда, ради которой можно свернуть горы и сделать невозможное. Я наконец-то поняла тебя.

========== Глава 34. То, что не лечится ==========

Рада медленно потянулась, просыпаясь от первого луча солнца, упавшего из окна на щеку и разбудившего ее. В голове было шаром покати, а тело приятно размякло на белых чистых простынях, куда она почти что упала как подкошенная вчера вечером. После долгих и тяжелых недель в грязи, после разбитых вздувшихся матрасов и комковатых тюфяков придорожных гостиниц хорошая ровная кровать с теплым одеялом казались истинным удовольствием. Еще пару месяцев таких поездок, и я или вконец размякну, окончательно осев где-нибудь в тепле и разожравшись как свиноматка, или научусь по-настоящему ценить каждую минуту своей жизни. Грозар, милый, сделай так, чтобы все пошло по второму сценарию, ладно?